настроении, пожалуй, впервые за все то время, что Женька снова ворвалась в его жизнь. Да и Лешка, возясь с сестрой, тоже был почти счастлив.
А дня три назад Греков застал его в спальне совсем другим – даже не плачущим, а тихо поскуливающим. Дождался, пока Машка уснет, и дал себе волю.
Греков из-за двери смотрел на него и не знал, что делать. Подойти, по голове погладить – фальшиво как-то. Сказать что-то утешающее – на тот момент не было еще ничего особо утешающего.
Вот и стоял просто у входа и смотрел на сына. Пока тот не заметил отца. И не замолчал, что-то быстро спрятав под подушку.
Греков подошел, достал. Наверное, неправильно сделал. Влез в его «прайвеси», как говорят американцы.
На фото, как и следовало ожидать, улыбалась Женька. Веселая и бесшабашная.
Покачал головой Егор, отдал фотку и вышел из комнаты, так и не придумав, что сказать. Отметил только про себя, что при сестренке сын всегда в форме. А в одиночку бывает вот и так.
Значит, действительно вырос.
Еще одна новость – Сеня Гольц отличился. Под занавес года подписал договор с городскими чиновниками на поставку чертовой уймы краски – двадцать процентов всего прошлогоднего объема. По очень даже разумной цене, хоть и выиграли тендер: видно, раньше там тендерились только свои.
Греков, когда узнал о Сенином триумфе, аж зажмурился: это ж какого размера взятки придется давать за такие объемы? В их-то «белой» фирме, где неучтенный «нал» и так на вес золота.
Но Сеня с видом профессионального факира сообщил, что никаких сумм «откатывать» не придется. Потому он и в тендер полез, узнав по своим каналам, что прежнего менеджера по закупкам – и его начальника-подельника заодно – трясут соответствующие органы, а новые, пока шум не уляжется, всего боятся.
Откуда уж он добыл эту инфу – одному богу известно, у Сени кругом связи, – но дело оказалось действительно стоящим. Особо было приятно, что раньше эти краски поставлял городу пресловутый «Суперколор». Он и сейчас вылез на тендер, поставив обычные полуграбительские цены. Но если раньше конкурентов отшивали всякими нерыночными способами, то теперь сам «Суперколор» остался не у дел. После такого поворота событий его тендерной заявкой можно было делать что угодно, только не тендер выигрывать.
Нет, определенно все хорошо складывается. И Сеню обязательно надо тащить на должность коммерческого директора, пользуясь благорасположением Джадда, окончательно решил Греков.
И тут звякнул синий телефон без цифр – по нему соединяла только Мария Васильевна и только с VIP-персонами.
Из трубки донесся жеваный голосок мистера Джадда.
Легок на помине.
Мистер Джадд был краток, объяснив, что искомый препарат – «гемофил Ф» – уже прибыл в Шереметьево с мистером Хокингом, старым другом мистера Джадда, очень кстати прилетевшим в Москву по каким-то своим надобностям.
Грековский босс продиктовал подчиненному номер мобильного телефона мистера Хокинга, сообщив, что основной груз с «Фактором номер восемь» придет через две недели: на аптечном складе его маленького ирландского городка – в котором, как выяснилось, проживал лишь один больной гемофилией, – в наличии больше не было.
Греков заикнулся было о деньгах, но в ответ услышал лишь веселое характерное ржание вперемежку с английским матом. Из прочих немногих слов Егор понял, что это подарок его сыну от мистера Джадда и от его старухи, которая возглавляет благотворительность их городка – и, кстати, еще вполне ничего, особенно когда выпьет, – и которая как раз эту посылочку в таком хорошем темпе и сорганизовала.
Грекову оставалось только смущенно поблагодарить недавно им же обруганного босса. Трубку Егор положил почти счастливый – он вдруг понял, как чудовищно устал бояться за Лешку. Когда тот жил с Женькой вдалеке, не на глазах, этого чувства не было.
А чувство-то препоганое. Все равно что постоянно видеть на коленях у своего ребенка кобру, не мочь ее прогнать и при этом не иметь противоядия.
Теперь у него такое противоядие есть.
14
Солнечный луч коснулся лица, и спавшая у окна двухместной палаты Грекова проснулась.
Уже почти неделю она здесь, в этой больнице, и в самом деле похожей на дворец. «Еще бы население поменять, – усмехнулась про себя Женька. – Чтоб не стонало по ночам, не мучилось от болей и еще больше – от страха перед будущим. Вообще бы цены не было этому месту».
Днем, после обеда, она покидала свое комфортабельное жилище, надевала припрятанную, не сданную кастелянше шубу – здесь, с учетом тяжести диагнозов, не слишком злобствовали с режимом – и уходила в больничный парк, который более походил на лес. Даже белку своими глазами видела. А ведь сначала не поверила, когда другие больные ей об этом рассказывали.
Она, пожалуй, единственная – из тех, кого вместе с ней положили, – которую пока не прооперировали, не облучили или не накачали «химией»: в этой больнице ценят «койко-время», просто так не поваляешься.
Но у нее особый случай. Ей еще лапароскопию делали – а это под общим наркозом. И бесчисленно просвечивали на хитрых, компьютеризованных по уши рентген-аппаратах – искали метастазы.
В итоге пришли к выводу, что, кроме рака молочной железы («Всего-то ничего», – опять ухмыльнулась Грекова), у нее больше проблем нет.
И вот на сегодня назначена операция, которую Женька и ждет, и боится. Она уже даже будущую грудь свою видела – в объемной 3D-проекции – на мониторе компьютера. Физически же ее создадут тонкие, сильные и чуткие пальцы доктора Воробьева. Не из ничего, конечно, а из сохраненной в результате щадящей операции верхней мышцы и кусков собственного Женькиного тела, взятых из других, не тронутых болезнью мест. Ну и силикон, возможно, пойдет в ход. В другое время Грекова бы сдохла, а не стала бы вставлять себе в грудь пластмассу, но здесь случай особый.
Рядом застонала и завозилась Наташка.
Это вторая пациентка, с которой медики целую неделю ничего не делали.
Она, как и обещала, категорически отказалась от химиотерапии, а операцию ей и не предлагали.
Первые дни Наталья жила как в санатории: весело трепалась с персоналом, который знала поголовно, с аппетитом ела в столовой, потом с Грековой еще чай в палате пила. И, конечно, в кайф обнималась с мужем и сыном – те приезжали к ней ежедневно. Грекова по их приезде по-прежнему гуляла по парку с мальчишкой, замечательный оказался пацан, за что получала весело-благодарный взгляд Наташки и смущенно-благодарный – ее такого же молодого мужа.
Дня через три Грекова даже решила, что врачи ошиблись, столь мрачно расписав Наташкино будущее. Ну и что здесь такого? Они и ей поначалу пообещали много нехорошего. И слава богу, обошлось.
Может, и здесь обойдется?
Однако на ее попытки поговорить об этом – она действительно переживала за девчонку – доктор Воробьев только мрачнел и разговор не поддерживал. Высказался лишь однажды – и то потому, что Женька его достала. Его высказывание снова ошарашило Женьку.
Наташкина смерть, по предсказанию доктора Воробьева, была не то что не за горами, она была вообще рядом – вопрос считаных месяцев, а может, недель.
И еще доктор предложил Женьке переехать в другой блок, благо ее уже начали готовить к операции. Чтоб Наташкин близкий уход не подействовал на нее отрицательно.
Женька отказалась: почему-то она решила, что это будет нечестно перед Наташкой. И еще, наверное, потому, что, несмотря на все научные резоны, все-таки не могла поверить врачам – уж слишком цветуще выглядела ее веселая сопалатница.
Хотя в последнее время, пожалуй, менее цветуще, чем раньше, вдруг оценила Грекова. Например, вчера, когда она, как обычно, предложила погулять с ее сыном, женщина отказалась.
