прежде чем тронуться в путь, мы отдохнем, вместе преломим хлеб и немного познакомимся друг с другом.
Маленькая девчушка слегка высвободилась из надежно поддерживающих ее рук водителя.
— Ты что, самая старая леди на свете?
— Шшш, Джина! — сказала пятидесятилетняя женщина.
Но Матушка Абагейл лишь уперла руку в бок и засмеялась:
— Может быть, и так, детка. Может быть, и так.
Она велела им расстелить ее красную клетчатую скатерть за яблоней, и две женщины, Оливия и Джун, накрывали на стол, пока мужчины ходили за кукурузой. Початки быстро сварились, а поскольку сливочного масла не было, Абагейл щедро сдобрила кукурузу растительным маслом и солью.
За едой разговаривали мало — в основном раздавался звук жующих челюстей и негромкое одобрительное мычание. Ей было невероятно приятно смотреть, как ее гости вгрызались в еду: эти люди в полной мере оценили ее старания. Это превращало ее поход к Ричардсонам и ее стычку с ласками в нечто большее, чем просто стоящее дело. Не то чтобы они были и в самом деле очень голодны, но когда целый месяц сидишь почти на одних консервах, у тебя возникает ужасный аппетит при виде чего-то свежего и со вкусом приготовленного. Она сама съела три куска курицы, початок кукурузы и маленький кусочек пирога с клубникой и ревенем. Когда со всем этим было покончено, она почувствовала себя набитой под завязку, словно наматрасник.
Когда все наелись и перешли к кофе, водитель — приятный человек с открытым лицом по имени Ральф Брентнер — сказал ей:
— Вот это была отпадная еда, мэм. Я и припомнить не могу, когда что-то так приходилось мне по вкусу. Даже не знаю, как и благодарить вас.
Остальные согласно забормотали. Ник улыбнулся и кивнул.
Девчушка сказала:
— Можно мне посидеть у вас на коленях, бабуля?
— Я думаю, ты слишком тяжелая, родная, — покачала головой женщина постарше, Оливия Уокер.
— Ерунда, — сказала Абагейл, — в тот день, когда я не сумею покачать ребенка у себя на коленях, меня завернут в саван. Иди сюда, Джина.
Ральф принес ее, усадил к Абагейл на колени и сказал:
— Как только станет тяжело, вы скажите мне. — Он пощекотал личико Джины пером своей шляпы.
Она вскинула ручонки и захихикала:
— Не щекочи меня, Ральф! Не смей меня щекотать!
— Не волнуйся, — мягко ответил Ральф. — Я так наелся, что не смогу щекотать тебя долго. — И он вернулся на свое место.
— Что случилось с твоей ногой, Джина? — спросила Абагейл.
— Я сломала ее, когда вывалилась из сарая, — ответила Джина. — Дик вправил ее. Ральф говорит, Дик спас мне жизнь. — Она послала воздушный поцелуй мужчине в очках, тот слегка покраснел, кашлянул и улыбнулся.
Ник, Том Каллен и Ральф наткнулись на Дика Эллиса на полпути через Канзас — тот шел по обочине шоссе с рюкзаком за спиной и дорожным посохом в руке. Он был ветеринаром. На следующий день, проезжая через маленький городок Линдсборг, они остановились перекусить и услыхали слабые стоны, раздававшиеся с южной стороны города. Если бы ветер дул в другую сторону, они никогда бы не смогли услышать их.
— Милость Господня, — довольно сказала Абагейл, гладя девчушку по головке.
Джина три недели оставалась одна. За день или за два до этого она играла на чердаке сарая своего дяди, когда под ней провалились сгнившие доски и она, пролетев сорок футов вниз, приземлилась на нижний сеновал. Там было сено, и оно смягчило удар, но она скатилась с него и сломала себе ногу. Дик Эллис поначалу не питал особых надежд. Он сделал ей местный наркоз, чтобы вправить кость; она так исхудала и ее общее физическое состояние было столь жалким, что он побоялся, как бы общий наркоз не убил ее (почти весь этот рассказ звучал, пока Джина Маккоун беззаботно играла с пуговицами на платье Матушки Абагейл).
Джина пошла на поправку так быстро, что поразила их всех. Она мгновенно привязалась к Ральфу и его веселой шляпе. Тихим и робким голосом Эллис сказал, что, по его мнению, девочка главным образом могла погибнуть от убийственного одиночества.
— Конечно, а как же еще, — сказала Абагейл. — Если бы вы не нашли ее, она бы просто истаяла.
Джина зевнула. Глаза у нее стали большими и сонными.
— Теперь я ее возьму, — сказала Оливия Уокер.
— Положите ее в маленькой комнате в конце коридора, — сказала Абби. — Можете спать там с ней, если хотите. А эта девушка… Как, ты сказала, тебя зовут, родная? Я что-то позабыла.
— Джун Бринкмейер, — сказала рыжая.
— Так вот, Джун, ты можешь спать со мной, если у тебя нет ничего другого на уме. Кровать слишком узка для двоих, а даже если бы и была широка, не думаю, что тебе захотелось бы делить ее с такой старой грудой костей, как я, но наверху у меня есть матрас, и он тебе подойдет, если только в него не набились клопы. Полагаю, кто-нибудь из этих сильных мужчин спустит его вниз для тебя.
— Конечно, — откликнулся Ральф.
Оливия унесла уже заснувшую Джину в постель. В кухне, где народу было больше, чем за многие предыдущие годы, начало смеркаться. Ворча, Матушка Абагейл поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы: одну она поставила на стол, другую — на печку (чугунный «Блэквуд» остывал, тихонько потрескивая), а третью — на подоконник возле крыльца. Темнота отступила.
— Может, старые способы — самые лучшие, — внезапно произнес Дик, и все посмотрели на него. Он покраснел и снова кашлянул, но Абагейл лишь усмехнулась. — Я хочу сказать, — продолжал Дик слегка оправдывающимся тоном, — что это первая домашняя еда, которую я попробовал с… ну, наверное, с 30 июня, когда вырубилось электричество. До этого я готовил себе сам, хотя… вряд ли это можно было назвать домашней едой. Моя жена, она теперь… Она здорово умела стряпать. Она… — Он резко умолк.
Вернулась Оливия.
— Спит как убитая, — сказала она. — Девчушка здорово вымоталась.
— Вы сами печете себе хлеб? — спросил Дик Матушку Абагейл.
— А как же иначе. Всегда пекла. Этот, конечно, не на дрожжах, все дрожжи давно кончились. Но есть и другие способы.
— Я обожаю хлеб, — просто сказал он. — Элен… моя жена… она обычно пекла хлеб дважды в неделю. Еще недавно казалось, это все, что мне надо. Дайте мне три кусочка хлеба с клубничным джемом, и я могу спокойно умереть.
— Том Каллен устал, — неожиданно произнес Том. — В натуре, устал как следует. — И он зевнул так, что едва не вывихнул челюсть.
— Ты можешь лечь в сарае, — сказала Абагейл. — Запах там немного затхлый, но зато сухо.
Мгновение они прислушивались к мерному шуму дождя, который шел уже около часа. В одиночестве этот звук казался бы унылым и печальным. В компании он воспринимался как приятный и таинственный, сближающий, роднящий их всех. Капли отскакивали от оцинкованной жести желобов и стекали в дождевой бак, который Абагейл до сих пор держала с другой стороны дома. Где-то вдалеке, над Айовой, приглушенно прогрохотал гром.
— Надеюсь, у вас есть походные принадлежности — спросила она.
— Полно, — ответил Ральф. — Мы отлично устроимся. Пошли, Том.
— Ральф, — сказала Абагейл, — не задержитесь ли вы с Ником чуть-чуть?
На протяжении всего разговора Ник сидел за столом в самом дальнем от ее качалки углу комнаты. Казалось бы, если человек не может говорить, восхищенно отметила она про себя, он наверняка затеряется
