Противостояние.Том I

длинную штакетину от забора. Потом он вытащил указатель и краску во двор и стал аккуратно выводить на нем надпись, а Джина с интересом заглядывала ему через плечо.

— Что тут написано? — спросила она.

— Тут написано: «Мы уехали в Боулдер, штат Колорадо. Едем по окружным дорогам, чтобы избежать скопления машин на шоссе. Любительский радиоканал 14», — прочла Оливия.

— Что это значит? — спросила Джун, подходя к ним.

Она подняла Джину на руки, и они вдвоем стали смотреть, как Ник аккуратно устанавливает знак так, чтобы он был виден с того места, где грунтовая дорога переходила в подъездную дорожку к дому Матушки Абагейл. Он закопал штакетину на три фута в глубину. Теперь только очень сильный ветер сможет опрокинуть знак. Разумеется, в этой части света бывают сильные ветры; он вспомнил про смерч, который чуть не прихватил с собой его и Тома Каллена, и про тот ужас, какой они пережили в погребе.

Он написал записку и протянул ее Джун.

Среди всею прочего Дик и Ральф должны достать в Колумбусе радиоприемник. Кому-то придется все время слушать канал 14.

— О-о, протянула Оливия. — Неглупо.

Ник горло похлопал себя по лбу, а потом улыбнулся. Женщины вернулись к своему занятию и принялись выстиранную одежду. Джина поскакала на одной ножке к своим игрушечным машинкам. Ник пересек поднялся по ступенькам на крыльцо и присел рядом с дремавшей старухой. Он поглядел на кукурузное поле и задумался о том, что же с ними будет.

«Если ты так считаешь, Ник, то ладно».

Они сделали его лидером. Так они решили, и он даже отдаленно не мог представить себе почему. Нельзя получать приказания от глухонемого, это похоже на злую шутку. Вождем должен был стать Дик. А его место — Рядовой, третий слева, безликий, узнаваемый только своей мамочкой. Но с того самого времени как они встретили тащившегося по дороге в своем рыдване без особой цели Ральфа Брентнера, началась эта катавасия — что-то сказать и тут же быстро посмотреть на Ника, словно ища подтверждения. Пелена ностальгии уже начала затуманивать те несколько дней между Шойо и Меем до Тома и всякой ответственности. Легко забывалось и одиночество, и боязнь того, что постоянные дурные сны могут означать приближение безумия. Легко вспоминалось, как приходилось заботиться лишь о себе самом, рядовом, третьем слева, статисте в этой жуткой пьесе.

«Я узнала, когда увидела тебя. Это ты, Ник. Господь коснулся своим перстом твоего сердца…»

«Нет, я не принимаю этого. Кстати говоря, я не принимаю и Бога. Пускай у старухи будет ее Бог; Бог необходим старухам, как клизмы и пакетики чая „Липтон“. А он сейчас сосредоточится и будет решать проблемы по очереди. Привести их в Боулдер, а там будет видно». Старуха сказала, темный человек реально существует, а не является просто неким психологическим символом, но он в это не желал верить, хотя… в душе он верил. В душе он верил всему, что она говорила, и это пугало его. Он не хотел быть их вождем.

«Это ты, Ник».

Чья-то рука сжала его плечо, он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Если она и дремала раньше, то теперь уже нет. Она смотрела на него со своей качалки без подлокотников и улыбалась.

— Я тут сидела и размышляла о Великой депрессии, — сказала она. — Ты знаешь, что мой отец когда-то владел всей землей на многие мили вокруг? Да, это правда. Не так уж это просто для чернокожего. А я и играла на гитаре и пела в зале Фермерской ассоциации в 1902-м. Давно это было лик. Давным- давно.

Ник кивнул.

Это были хорошие деньки, Ник, по крайней мере большинство из них. Но, наверное, ничто не длится вечно. Только любовь Господа. Мой отец умер, а земля была поделена между его сыновьями, и лишь кусочек в шестьдесят акров достался моему первому мужу — не так уж много. Знаешь, этот дом стоит как раз на лоскутке от того кусочка. Четыре акра — вот и все, что осталось. О, теперь-то я, наверное, могу снова владеть всей землей, но это уже не то.

Ник погладил ее сморщенную руку, и она глубоко вздохнула.

— Братья редко хорошо уживаются вместе, почти всегда они начинают ссориться. Взять хотя бы Каина и Авеля! Каждый хочет быть начальником, и никто не желает быть подчиненным! Настал 1931-й, и банк прислал свои бумаги. Тогда они все объединились, но было уже поздно. К 1945-му пропало все, кроме моих шестидесяти акров да еще сорока или пятидесяти, где теперь дом Гуделлов.

Она извлекла из кармана платья платок и медленно, задумчиво утерла глаза.

— В конце концов осталась лишь я, без денег и вообще без всего. И каждый год, когда подходило время платить налоги, у меня отбирали еще немного в счет уплаты, и я приходила сюда посмотреть на ту часть, которая уже не принадлежала мне, и плакала, как плачу сейчас. Каждый год понемногу в счет уплаты налогов, вот как это было. Кусочек — тут, кусочек — там. Я сдавала в аренду остатки, но это никогда не покрывало выплаты этих проклятых налогов. Потом, когда мне перевалило за сотню, меня освободили от налогов пожизненно. Да, мне дали эти льготы после того, как отобрали все, кроме вот этой маленькой полоски. Великодушно с их стороны, не правда ли?

Он легонько сжал ее руку и взглянул на нее.

— О, Ник, — сказала Матушка Абагейл, — я укрыла ненависть к Господу в своем сердце. Каждый мужчина и каждая женщина, которые любят Его, и ненавидят Его тоже, потому что Он — жестокий Бог, ревнивый Бог. Он есть то, что Он есть, и в этом мире Он часто платит болью и страданием за верную службу, в то время как те, кто творит зло, разъезжают по дорогам на «кадиллаках». Даже радость служения Ему — это горькая радость. Я исполняю волю Его, но человеческая часть меня проклинает Его в моем сердце. «Абби, — говорит мне Господь, — там, далеко впереди, есть для тебя работа. Поэтому Я дам тебе жить и жить, пока мясо не иссохнет на твоих костях. Я дам тебе увидеть, как все твои дети умрут раньше тебя, а ты все еще будешь ходить по земле. Я дам тебе увидеть, как заберут землю твоего отца, кусок за куском. А в конце наградой тебе будет уход с чужаками от всего, что ты так любишь, и умрешь ты на чужбине, так и не закончив свое дело. Такова Моя воля, Абби», — говорит Он, и «Да, Господи, — отвечаю я. — Да исполнится воля Твоя». А в сердце своем я проклинаю Его и вопрошаю: «Почему, почему, почему, почему?..» И все, что я слышу в ответ, это: «А где была ты, когда Я сотворил этот мир?»

Слезы уже текли ручьями по ее щекам и мочили платье, и Ник изумился тому, сколько же слез было в этой старухе, казавшейся высохшей и тонкой как сухой прутик.

— Помоги мне, Ник, — прошептала она. — Я лишь хочу сделать все, что необходимо.

Он крепко сжал ее руки. За их спинами Джина хихикнула и подняла одну игрушечную машинку вверх, чтобы солнце заиграло на ней своими яркими лучами.

Дик и Ральф вернулись около полудня. Дик сидел за рулем новенького «доджа»-фургона, а Ральф ехал на красном грузовике техпомощи с бульдозерным щитом спереди и подъемным краном с крюком сзади. Том стоял в кузове и весело размахивал руками. Они подъехали к крыльцу, и Дик вылез из фургона.

— Там в грузовике классный приемник, — сказал он Нику. — Штучка с сорока каналами. По-моему, Ральф влюбился в него.

Ник ухмыльнулся. Подошли женщины и стали рассматривать машины. От внимательного взгляда Абагейл не ускользнуло то, как Ральф подсадил Джун на подножку грузовика, чтобы та смогла взглянуть на радиоприемник, и старухе это понравилось. У женщины были отличные бедра, и между ними, должно быть, притаилась замечательная входная дверца. Она сможет родить столько малышей, сколько захочет.

— Так когда же мы трогаемся? — спросил Ральф.

Ник нацарапал: Как только поедим. Ты испробовал радио?

— Ага, — ответил Ральф. — Оно было включено всю обратную дорогу. Жуткий треск. Там есть кнопка шумоподавителя, но, кажется, она неважно работает. Однако, знаешь, готов поклясться, я кое-что слышал кроме шума. Где-то далеко. Может, это были вовсе и не голоса, но… По правде говоря, Ники, я не стал бы придавать этому значения. Как и тем снам.

Все замолчали, и наступила тишина.