прочь с башни Серебряного Пика.
Утешало его во всей этой истории единственное ехидное соображение. Упомянув «горстку золота» и недовольство воинов, Кельдин изрядно согрешил против истины. Исенна мало интересовался всяческим драгоценным добром — а между тем количество захваченных трофеев уже сейчас с лихвой окупало участие наемного войска двергов в этой странной войне. Оружие, золото, самоцветные камни, украшения, несколько подвод удивительной синей стали, секретом изготовления которой владели только кузнецы Черной Цитадели… За такую корысть подгорные жители могли рискнуть задержаться на содрогающихся руинах еще луну-другую, благо всякий день приносил новые удивительные находки. Да и к грязной работе им не привыкать, а вот какие гримасы состроят альбийские чистоплюи, узнав о безумном решении их вождя?..
История злоключений Майлдафа-младшего выяснилась ближе к ночи, когда он вновь обрел способность здраво рассуждать и внятно говорить. Утром же Коннахар и Ротан, приволочив слабо вздрагивающее тело в барак, первым делом избавили бедолагу от зловонной и изодранной одежды. Затем Коннахар притащил пару ведер студеной воды из огромной бочки, вросшей в землю у входа в конюшню, и они вдвоем, как могли, отмыли Льоу от грязи.
Проделывать все это пришлось в большой спешке, покуда зверовидные надзиратели не погнали пленных на дневные работы. Соседи по несчастью, айенн сиидха, населявшие бывшую конюшню, помогли, чем могли — для пострадавшего каким-то чудом сыскали чистую рубаху и штаны, а один из сиидха, сказавшийся лекарем, наскоро осмотрел раненого.
Вынесенный им вердикт прозвучал неожиданно. Льоу явно был жестоко избит, вся правая половина его лица скрывалась под огромным кровоподтеком, губы напоминали недожаренные оладьи. Даже самое легкое прикосновение к лицу и ребрам исторгало у него болезненный стон… но если злосчастному скальду и грозила смерть, то разве что от чудовищного перепоя.
— А я-то гадаю, чем таким знакомым от него несет, — с отвращением принюхавшись, заявил Ротан. — Вот теперь вспомнил! Отцу по старой памяти на Йоль знакомцы из Граскааля присылают бочку-другую сгущенного вина. Того, которое дверги гонят у себя под горами. Я как-то пробовал — мерзость редкостная, хотя некоторым из папиных друзей пришлась по душе…
— Ты хочешь сказать, что он всего-навсего мертвецки пьян? — мрачно уточнил Коннахар. Он только что переворошил подвернувшейся щепкой кучку грязного тряпья, выудив пришедший в полную негодность длинный шерстяной шарф в мелкую красно-зеленую клетку. Украшавшая его вычурная серебряная фибула с каплями аметистов уцелела. Принц отцепил ее и спрятал, зная, как Льоу дорожит этой вещицей, перешедшей к нему от отца.
— Ну, его к тому же сильно измолотили… но разит от него в точности, как от тех памятных бочонков, — Юсдаль поднял очередное ведро, готовясь выплеснуть его содержимое… и тут вытянувшееся на каменном, слегка присыпанном соломой полу тело выгнулось и открыло уцелевший глаз.
— Не лейте больше… утону… или замерзну… — шепеляво, но вполне связно пробормотал Лиессин, после чего вновь провалился в тяжелый полусон — полуобморок. Расталкивать и расспрашивать его у Коннахара не было ни желания, ни времени — хриплые окрики надсмотрщиков уже приказывали всем пленным выстроиться снаружи. Потомок Бриана Майлдафа остался в конюшне, под присмотром раненых сиидха, коим дозволялось не участвовать в тяжком деле растаскивания каменных глыб и обгоревших до черноты бревен.
С наступлением сумерек работы завершились. Коннахару в этот день выпало наравне с двумя десятками собратьев по плену разбивать кирпичную кладку в указанном месте стены какого-то здания в Вершинах: дверги сочли этот участок подходящим для возможного устройства тайника. Никакого секрета не сыскалось, да и врученной увесистой киркой наследник Аквилонии помахивал более для виду — впрочем, так поступало большинство пленников. Бурная деятельность начиналась только при появлении надсмотрщиков, немедля затихая, стоило им удалиться. Неудивительно, что работы шли из рук вон медленно. Разозленные карлики уже не раз наказывали отлынивающих пленных, но толку не добились. Другое дело, что такая работа, тупая и бессмысленная, под непрерывными пинками и оскорблениями надзирателей, выматывала до полного изнеможения.
На обратном пути в конюшни наследнику Аквилонского трона, как и все, еле волочащему ноги от усталости, довелось пройти мимо расчищенной круглой площади. Коннахар несколько раз бывал здесь и прежде, всякий раз задаваясь вопросом — чего ради дверги так старательно убирают отсюда обломки камней? Теперь он смекнул, зачем: карликам понадобилось большое открытое пространство, дабы превратить его в подобие гладиаторской арены. По окружности площадь обнесли решеткой с зубцами по гребню, в середине установили тяжеленный каменный жернов с вделанным в него железным кольцом. Имелись даже зрительские трибуны, сколоченные из первых попавшихся под руку досок и бревен. Сейчас, под вечер, эти грубые скамьи заполняли дверги, явившиеся поглазеть на захватывающее развлечение. Что это было за действо, Коннахар понял с первого взгляда — и похолодел.
Рыча и сквернословя, в круге метался йюрч, прикованный длинной цепью за одну ногу к валуну в центре площадки. Шкура зверообразного воителя отливала солово-желтым цветом, перечеркнутым расплывающимися буро-красными полосами. Принцу показалось, что он узнал Норо Трехпалого, хотя он вполне мог ошибиться — среди йюрч наверняка имелось немало особей подобного окраса. Bceй защиты у йюрч было — маленький круглый щиток не более локтя в поперечнике, а в двадцати шагах от него выстроилось трое или четверо двергов с арбалетами. Щелкали спускаемые тетивы, стрелы с металлическими наконечниками звонко ударяли о вывороченные гранитные плиты… Зрители одобрительно вопили, подбадривая стрелков, арбалетчики обменивались ленивыми замечаниями, неспеша выцеливая живую мишень… Коннахар еще успел заметить, как очередной арбалетный болт вспорол обреченному воину бедро, но тут ближайший надсмотрщик его самого огрел копейным древком так, что помутилось в глазах — а в следующий миг колонна, в которой шел Коннахар, свернула вниз по разгромленной улице.
… Близкое присутствие смерти, своей или чужой, стало настолько привычным, что чувства притупились и выцвели, точно присыпанные пеплом. Отчаяние, надежда, беспомощность, дружеская поддержка, горе, сострадание — в течение дня они настолько быстро сменяли друг друга, что вряд ли у кого достало бы сил уделять внимание каждому из них. День прошел, ты еще жив, и замечательно. А если еще один из твоих спутников вернулся к жизни, то лучшего и пожелать нельзя. К жизни в этот вечер вернулся вдохновенный певец Лиессин Майлдаф. Когда уже в сумерках пленных работников загнали обратно в бывшую конюшню, Коннахар с облегчением увидел, что Льоу пришел в себя и прячется в дальнем темном закутке.
Несколько мгновений принц всерьез размышлял, что будет лучше — обнять вернувшегося в мир живых приятеля или влепить этому приятелю хорошую затрещину по здоровой щеке. Ведь предупреждали же его — не буди лихо, покуда тихо!
— Ожил, герой-сказитель? — буркнул Ротан, без сил валясь на гнилую солому. — Поведай, чем ты так прогневал незлобивый сплющенный народец, что они тебя мало не прикончили? Предложил Зокарру остричь бороду? Сложил скелу о том, как гном сватался к каменной идолице? Ты теперь смахиваешь на Одноглазого Хасти, только помоложе лет эдак на сотню. И разит от тебя к тому же — плескался ты, что ли, в их пойле?
Льоу скорчился в углу стойла, завернувшись в попону, и на вопросы не отвечал. Его колотил крупный озноб, одна половина лица была зеленоватого, другая — черно-синего цвета, левый глаз совершенно заплыл. От предложенной похлебки, в должное время подтащенной к воротам конюшни, как обычно, в огромном медном котле, он с отвращением отказался. Проходившие мимо сиидха бросали на него сочувственные взгляды. В конце концов, тот, что представился целителем, едва не силком заставил Майлдафа проглотить крохотную голубую облатку, затем положил ладони на лоб и на грудь Льоу и пошептал что-то, прикрыв глаза. Целебное действие сказалось немедленно — Льоу вскоре перестал трястись,
