Тихий холм

- Не притворяйся, будто не видишь. Что это?

Она указала пальцем на её руку немного выше запястья, где чернели безобразные фиолетовые пятна. Клаудия опустила глаза и ойкнула:

- Ой, пуговица расстегнулась. Спасибо, что сказала.

Она отложила карты и начала возиться с рукавом, наливаясь пунцовой краской. Алесса смотрела на неё, не говоря ни слова, потом взяла колоду и начала тасовать сама. Чёрная карта, красная, чёрная... Запястье Клаудии снова скрылось под коричневой тканью, но она продолжала видеть перед собой те ужасные синяки. Так и хотелось спросить: «Папа снова тебя бил?», но тогда она расплакалась бы опять. Она и так слишком часто плакала. Поэтому Алесса смолчала и просто начала раздавать карты. Не прошло и минуты, как Клаудия в очередной раз проиграла, и по её лицу потекли слёзы обиды и горечи. Алесса прижала её к себе и гладила за волосы, шепча успокаивающие слова.

И ведь это было не один раз. Очень много... Почти всякий раз она видела следы побоев на теле своей подружки то тут, то там. А иногда Леонард приходил один, без Клаудии. Это означало, что Клаудия сейчас не может выйти из дома. Может, синяк на лице, может, что-то похуже... Она понятия не имела, за что отец Клаудии бьёт её, такую тихую и согласную во всём. Её саму мать била редко, в основном только кричала (зато как кричала!) и всяким образом унижала, заставляя читать молитвы, запирая в погребе... Но это, если она не слушалась. Зачем бить Клаудию, она же просто боготворит отца и не смеет прекословить ему ни в чём... Она не понимала.

Хизер присела около кровати и бережно собрала карты, потрёпанные в многочисленных раздачах. Ладонь горела. Чаще она играла сама с собой, раскладывая пасьянсы и гадания – всё лучше, чем ничего. Конечно, она любила рисовать, воображая себя в выдуманном чужом мирке, но иными вечерами надоедало даже это, и единственной отдушиной становилась эта выцветшая стопка упругих листов.

Положив колоду на стол, Хизер задержала взгляд на коллекции высушенных бабочек. Чёрные сморщённые крылья безвольно свисали с кончиков булавок. Отвратительно. Как она могла любить такое и даже повесить у себя на стене? Может, это опять Далия заставила? Но нет, Хизер не припомнила такого. Значит, сама. Она по своей воле насаживала этих беспомощных существ на серебристый кол.

Рядом со столом висело тёмно-синее платье. Она только в ней и ходила, хоть и выглядела при этом, как послушница. Но остальные наряды были ещё хуже – выбирать одежду ей не давали, а вкус у Далии Гиллеспи оставлял желать лучшего. В конце концов, она привыкла и перестала заботиться, во что она облачена. В школе её возненавидели в том числе и за это. М-да...

Да я и сейчас не особо люблю наряжаться. Когда в последний раз я собиралась в магазин модной одежды? Не помню... То-то и оно. Может, это из-за Алессы?

Вполне могло быть. Ведь она всегда сидела в ней и в какой-то мере сопровождала её во всём. Как ни противно, это так. Но не стоило валить всё на Алессу, Хизер кое в чём разительно отличалась от своей «сестрички»... Вот, например, в отношении к книгам.

Книг здесь было много. На верхних полках высились неподъёмные тома со странными названиями. Эти книги были для Алессы чем-то наподобие учебников в школах – не хочется читать... но приходится. Потому что так велит мама. Зачастую она только делала вид, что читает, а на самом деле мысли были где-то далеко за горизонтом. Но вообще Алесса любила читать – книги о дальних странствиях и волшебных превращениях. Эти книги стыдливо толпились на нижней полке, прячась от посторонних взглядов в пыльном углу – «Волшебник страны Оз», «Затерянный мир», «Алиса в стране чудес»... Она перечитывала их не раз и не два, об этом свидетельствовали истершиеся обложки. Хизер попыталась припомнить содержание этих книг (даже видела эти названия пару раз в магазинах Эшфилда) и нашла, что строки вспоминаются, в целом, неплохо для книг, которые она отродясь не открывала. Слишком хорошо. Это настораживало.

В зазоре между стенкой шкафа и стеной белели обрывки бумаги. Хизер присела и извлекла близлежащий. Несмотря на то, что лист был старательно скомкан и даже, кажется, сжёван, она хорошо различила, что на ней нарисовано. На первый взгляд – беспорядочные косые линии, перекрывающие друг друга и весьма гротескно складывающуюся в фигуру неведомого животного. Собака там, или волк... Но вот почему голова существа была раздвоена пополам и болталась по обе стороны от шеи? Карандашные перечёркивания пересекали туловище животного поперёк, образуя полосы. Полосатый пёс с раздвоенной головой вселял страх, даже будучи лишь нарисованным.

Книги – это было другое дело. Алесса читала их и мечтала уйти от своей каторжной жизни, убежать. Но то было днём. А когда комнатушку покрывала темнота и она прислушивалась к странным скрипящим звукам за окном и видела танец кривых теней на полу, всё было иначе. Мечты и мысли отправлялись в истинный полёт на крыльях сокровенных желаний. Да, Алесса хотела убежать. Но куда...

Хизер вытащила ещё один порванный листок. Потом ещё один. Их было под шкафом великое множество, и на всех – уродливые, вызывающие тошноту существа. Монстры были тем более отвратительны, что большинство чем-то неуловимо напоминали человека. Иные существа она не имела чести видеть (и слава Богу), но образы некоторых наверняка будут преследовать её на смертном одре. Продолговатое тело с шипастой палицей (Ближник, накарякала Алесса под своим произведением), паук с вращающимся туловищем – они все здесь. Она рисовала их и просовывала сюда, пряча от глаз матери, чтобы не получить очередное наказание. Такая живопись бы маме не понравилась.

Но ей нравилось то, что выходит из-под её пера. Всякий раз, заканчивая очередную книжку с приключениями, она чувствовала необычное ощущение досады и неверия. Вряд ли она смогла сформулировать тогда свои мысли, но ей не нравилось, что в любимых сказках герои в конце всегда прощают своих врагов. Столько беспокойств, страданий и слёз... но в конце ВСЕ СЧАСТЛИВЫ. Это было неправильно – Алесса не понимала этого и не хотела понять. В её мечтах не было места такой несправедливости. Все негодяи должны получить по заслугам. Все те, кто позволял им творить свои пакости – тоже. Если бы только это было в её силах... если бы только... Сколько раз она засыпала под монотонное бормотание матери за стеной, повторяя про себя эти слова, как заклинание?

Вот кто должен был привести всё в порядок. Полчища адских созданий, выпущенных на улицы города. Тот самый Страшный суд, о котором твердила мать, но её суд. По её правилам.

Хизер скомкала бумагу и выронила на пол. Всё, хватит. Алесса таки добилась своего – теперь она чувствовала себя одной целой с ней, воспринимала как себя саму в глубоком детстве... но пора с этим покончить. Всё, что Алесса хотела ей сказать, она сказала, а Хизер выслушала. Нужно идти дальше к цели, чем бы эта цель ни была.

Но была одна незадача. Комната Алессы имела только одну дверь, через неё Хизер вошла сюда. Другого выхода не имелось.

- Пропусти меня! – крикнула Хизер, обращаясь в потолок. – Ты знаешь, что я уже не сверну назад!

Слышишь меня?

Комната осталась прежней, представляя собой застывшее мгновение двадцатичетырехлетней давности. Это по-прежнему был тупик – красиво разукрашенный и обдающий лицо духом старых времён, но всё равно тупик. Алесса сопротивлялась до последнего, даже когда поражение было очевидно.

- Ладно, - сказала Хизер. – Как хочешь.

Она закрыла глаза и ссутулилась, напрягая мысли, пытаясь нарисовать в своём воображении дверь, ведущую дальше. Удавалось плохо. Её частичка, называемая Алессой, всё время гасила раздувающееся пламя. Образы неуклюже соскакивали с колеи, как сникают провода, перекушенные стальными клещами. Промучившись с минуту, Хизер открыла глаза и разочарованно застонала, увидев, что комната никуда не делась. Детская спальня загородного особняка Гиллеспи осталась, вся такая реальная и не имеющая брешей.

Впрочем, не совсем. Краски потухли. За эту минуту через комнату прошествовало невидимой походкой великий страж Времени, накрыв её покрывалом забвения. Цвета и блеск заметно потемнели, в углах скопилась пыль. Хизер торжествующе улыбнулась. У неё получалось. Комната разваливалась, открывая