Здесь.
Головная боль не проходила. Хизер ждала минуту, две, опустившись на колени и сжимая голову ладонями, но облегчение не наступало. Образов в голове становилось всё больше, каждая последующая порция воспоминаний приносила растущую боль. А вспомнить было что. Всё-таки семь лет...
Хизер встала, превозмогая головокружение. Цвета вокруг стали яркими до рези. Она отыскала глазами дверь на противоположной стене палаты и двинулась туда. Ноги делали, казалось, всё, кроме нужных действий – сплетались друг с другом, уходили в стороны, подгибались в коленях, но только не шли прямо. По мере приближения к кровати боль доходила до белого каления. Нечленораздельно взвыв, Хизер пустилась бегом, каким-то чудом умудряясь не упасть. Перед глазами мелькнул серый поддон койки с выжженной на ней фигурой девочки и обгоревшая фотокарточка на тумбочке. Хизер увидела дверь и вывалилась из палаты в финальном рывке. Едва дверь закрылась за ней, боль полегчала, а через несколько шагов пропала вовсе. Но воспоминания остались.
Коридор продолжал своё путешествие, накреняясь под невозможным углом. На этот раз это был просто коридор – не морг, не школа, а прямоугольные кирпичные своды. Хизер приходилось цепляться за стену, чтобы не поскользнуться и не скатиться разом в самое дно. Интересно, мрачно подумала она, куда на этот раз он приведёт? На что хватит фантазии Алессы?
Вниз, вниз и вниз. Спуск затягивался. Даже в подземном проходе Хизер не приходилось столько отмахивать – она, наверное, опустилась под землю без малого на сотню метров. Вокруг становилось темнее – лишь там, где кладка обрушилась, пробивался знакомый ярко-жёлтый свет крематория. Воздух теплел. Когда Хизер увидела внизу маленькую дверь, она успела до того привыкнуть к бесконечному спуску, что не поверила. Но это было так. Красная дверь, приветливо приоткрытая, рождала в груди тёплое щемящее чувство. Некогда она давала ей единственный приют, баррикадируя от отравленного воздуха Большого мира. За этой красной дверью она оставалась в желанном одиночестве хотя бы на несколько коротких часов, создавая своё фальшивое счастье. Это была комната Алессы.
глава 23
Здесь ничего не изменилось. Впрочем, с какой стати что-то должно было меняться? Ведь эта комната - именно такая, какой она осталась в её памяти. Заправленная кроватка с кружевной подушкой. Коллекция бабочек над ученическим столом. Книги, выстроенные в шкафу. Даже любимая колода карт, разбросанная в углу. Она любила играть в карты – наверное, потому, что в отличие от великого множества других занятий это можно было делать не одной, а с другом. Но как раз с друзьями у неё были проблемы, и играть зачастую было не с кем. Лишь когда приходила Клаудия – но это было нечасто. Она всегда проигрывала, потому что не умела играть. И плакала от обиды... Ей приходилось успокаивать зареванную подругу и уговорить поиграть во что-либо другое.
Клаудия. Её единственная настоящая подруга. Клаудии тоже не было с кем поиграть. Может, она и нашла бы себе друзей, но выходила из своего дома очень редко. Отец не позволял. Он не отпускал её ни на минуту, боясь, что дочка поддастся грехам и соблазнам грешного мира, который не стоил и пальца на ноге верующего. Да и сюда Клаудия заглядывала лишь в те дни, когда в доме Гиллеспи проходили служения и Леонард Вульф приходил в числе прочих восхвалять Господа.
