молиться в синагогу, а христианин в таверну пить водку? Вот перед вами человек, который сам себя крестил в большой ванной во имя Отца, Сына и Святого Духа. А другой присутствует при обрезании своего сына, бормоча при этом еврейские слова, смысл которых едва понимает. А квакеры[145] тем временем собираются на свой сход, надевают на головы шляпы в ожидании вдохновения с небес.
Сравните такое цивилизованное поведение с тем, что мы видим во Франции, где дозволяется только одна религия, но даже в рамках такой единой религии янсенист[146] проклинает иезуита, а иезуит янсениста».
Все знали, что Вольтер лицемерит, лжет, когда отрицает, что написал эти строки. Точно так же все знали, что исключение имени Сюлли из его эпической поэмы «Генриада» — это историческая ложь. Но странно, такая ложь способствовала самой высокой славе Вольтера.
Глава 11
ЕЩЕ БОЛЬШЕ ЛЖИ
Возможно, мерзкое окружение Руссо делало его ложь такой низменной? Существуют ли вообще ложь бедных и ложь богатых? Если да, то в чем их различие?
Руссо тоже убежал из своего города из-за побоев. Как Вольтер. Только юный Руссо убежал из Женевы, а не из Парижа. Его били не около богатого особняка герцога де Сюлли. Это произошло в мрачной граверной мастерской, где он работал учеником. В его случае никто не вынимал шпагу. И никакая Адриенна Лекуврёр не лишалась чувств в нужный момент. Нет, его избивал грубый мастер, избивал метлой, которую потом вручал Жан-Жаку, чтобы тот мел пол. Там, где жил Руссо, не было оперного театра. Не было и короля, готового вмешаться в спор двоих мужчин и отослать одного из них в Бастилию.
Руссо был простым юношей, который сам пытался найти выход в темноте. Он старался отыскать то, чего ему так не хватало в жизни: любовь, деньги, радость, знания, яркие краски. Он убежал из Женевы, не имея заранее составленного плана. Просто перепутанная птичка так сильно била крылышками о прутья клетки, что вдруг увидела — через них вполне можно проскользнуть.
Итак, Жан-Жак решил бежать из Женевы. Спрятавшись за городскими стенами, он передал через приятеля записку своему богатому кузену Бернару. Жан-Жак просил Бернара прийти к нему попрощаться. Он боялся и надеялся, что кузен отговорит его от побега. Но Бернар и не думал этого делать. Он просто принес Жан-Жаку одежду и немного денег.
Когда Руссо увидал кузена, то был ослеплен блестящей металлической штуковиной, болтавшейся у него на бедре. Это была настоящая шпага. Он обязательно должен получить ее. Руссо тогда еще не мог предвидеть, что наступит день — и он сочтет эту шпагу либо ложью, либо орудием убийства, то есть грехом, совершаемым из гордости или из жажды насилия. Жан-Жак принялся умолять Бернара подарить ему шпагу, он говорил с такой страстью, что кузен не устоял и уступил. Он улыбнулся, представив, как этот мальчишка в затрапезной, бедной одежде повесит себе на пояс шпагу. Бернара сильно забавляли неуклюжие доводы младшего кузена — шпага ему, мол, необходима, чтобы отбиваться от разбойников по ночам или католиков, устраивающих облавы на кальвинистов. Бернар подарил свою шпагу Жан-Жаку. Из жалости.
Но даже теперь, когда шпага болталась у него на боку, Жан-Жак не решался покинуть предместий Женевы. Он надеялся, что известие о его побеге дойдет до ушей отца и тот позовет сына к себе. Пусть он даже побьет Жан-Жака — не важно, зато у него всегда будет кусок хлеба на столе и крыша над головой. Но отец не пришел…
Голод привел юношу к дверям дома месье де Понтверра, одного из тех савойских господ, которые целиком посвятили себя возвращению заблудших в католическую веру. Впервые за столько лет Жан-Жак сидел за прекрасно сервированным столом, покрытым дорогой чистой скатертью. В тарелке лежало отлично приготовленное жаркое, а из бокала доносился аромат восхитительного франжийского вина. Старик де Понтверр, предположив по своей доброте, что этот юноша пришел к нему в поисках религии, долго разговаривал с ним о богословии.
Так Жан-Жак вынужден был стать католиком.
— Сам Господь Бог привел тебя ко мне, — сказал месье де Понтверр. — Он требует, чтобы ты отправился в Аннеси. Там тебя ждет одна очень добрая, благочестивая дама, которой савойский король поручил спасать от заблуждений нестойкие души.
По дороге в Аннеси Жан-Жак размышлял о Боге не столько, сколько о принцессе. Он остановился возле красивого сельского домика и, подойдя к окну, исполнил серенаду. Юноша почему-то был убежден, что окошко откроется, оттуда выглянет прекрасная девушка и непременно поманит его пальчиком. А благочестивую даму — любительницу благотворительности, к которой его направил месье де Понтверр, Жан-Жак представлял старой девой. Но, вопреки ожиданиям, в Аннеси он встретил мадам де Варенс — еще молодую женщину, возможно слишком пухленькую, но это делало ее еще более привлекательной. Она была ослепительной блондинкой, с голубыми глазами, похожими на два драгоценных камня. У нее был серебристый голос — она всегда что-то шептала с присущим ей состраданием.
— Такой юный? И уже без крыши над головой? И странствует в полном одиночестве?..
Все, что он увидел, настолько взволновало его, настолько пронзило все ею существо, что юноша не смог сдержать лез. Его мечта о принцессе в красивом сельском домике осуществилась. Вот она перед ним, манит его пальчиком.
В мадам де Варенс было то, что очаровывало его. Он старался отвести от нее глаза, чтобы не лишиться чувств. Больше всего его волновала ее косынка, закрывающая шею и грудь. Косынка, которая одновременно скрывала ее пышную большую грудь и притягивала к ней внимание.
Боже, как волновала Жан-Жака женская грудь, волновала постоянно, на протяжении всей его жизни!
В Жан-Жаке постепенно крепло чувство, которое зародилось во время ласк его отца и шлепков мадемуазель Ламберсье. Теперь все его существо требовало сексуального опыта. И вот с чем ему пришлось вскоре столкнуться. Во время путешествия в Турин, в которое его отправила мадам де Варенс, Жан-Жак остановился в одном из странноприимных домов для новообращенных. Там он познакомился с молодым человеком — то ли мавром, то ли евреем. У него было неприятное, все в буграх и рытвинах лицо, кроме того, от парня страшно воняло табаком — мавр, не переставая жевал его. Жан-Жак постоянно ловил на себе страстные, призывные взгляды мавра. А однажды тот набросился на беднягу Руссо, нашептывая всякие гадости и осыпая его поцелуями. Жан-Жаку удалось освободиться от назойливого приятеля — и тут он увидел такое…
Жан-Жак побежал к старой экономке рассказать о странном поведении мавра. Ему необходимо было кому-то излить душу, успокоиться. Но чем могла помочь экономка? Эта женщина лишь пришла в ярость.
— Грязная собака! — закричала она. — Прокляни его!
Жан-Жак считал, что мавра нужно наказать и о его поведении следует доложить священнику.
Но экономка запретила делать это.
— О таком никто не должен знать, кроме тебя и меня! — предостерегла она юношу. — Ты пока никому об этом не говорил?
— Конечно не говорил, — ответил Жан-Жак.
— Тогда послушай моего совета, никому не говори об этом. Ну а если это повторится, приходи ко мне. Немедленно. Обещаешь?
Руссо пообещал. Но он был еще слишком молод, слишком неопытен и не мог понять, что пожилая женщина хотела добиться от него тех тайных интимных отношений, которые волнуют мужчину и женщину. Он, не придав особого значения данному ей обещанию, очень скоро рассказал другим постояльцам о случае с мавром. Вскоре его рассказ передавался из уст в уста.
На следующее утро, открыв глаза, Руссо увидел перед собой двух священнослужителей.
— Это безнравственное дело, сын мой, — начал один из них.
— Это запрещено, — вторил ему другой.
