вниз по крутой грязной лестнице. А потом они шли по тоннелю — очень темному, и в конце его не было света. Просто тьма превратилась в унылую серость, когда они вышли.
Там были поля и холмы с пожухлой травой, там были люди с оружием. Одни зажимали свои бескровные раны, другие громко стонали. Там кто-то бил в барабан, а кто-то командовал невидимым войском. Там кто-то кричал во всю глотку, а кто-то тихо покачивался из стороны в сторону, усевшись на корточки. Там кто-то стрелял, а кто-то пытался собрать в пригоршни свои внутренности. Там были духи павших в бою. Там было сумрачно и безветренно. Там были темные, прогнившие избы, облезлые особняки, помятые гаражи, кирпичные и бетонные строения на сваях. А вдалеке, на высоком холме, виднелась старая крепость…
И голос ангела велел им занять любой пустующий дом в этой огромной долине.
Они выбрали здание, похожее на их интернат. Блекло-желтое двухэтажное здание с портиком. Окна были разбиты, штукатурка местами осыпалась. Шесть коринфских колонн потемнели от влаги и копоти.
Там, внутри, были тумбочки и скрипучие раскладушки, стоявшие в ряд. На подоконнике — горшки с засохшей геранью и гипсовый бюст с растрескавшимся оплывшим лицом. Там были стулья на металлических ножках, а когда они подумали про столовую, нашлась и столовая.
Раскосый повар, не то китаец, не то узбек, в затертом белом халате, разлил им выцветший борщ по четырем нечистым тарелкам. На той руке, которой он сжимал ржавый половник, недоставало трех пальцев.
— Завод, — без выражения сказал повар. — Авария. Отрезало пальцы. Потом заражение. Умер.
А Зина ответила:
— Странно. Ведь ангел сказал, что здесь живут только павшие в битве.
— Здесь не живут. И здесь нету ангелов, — монотонно отозвался беспалый. — Что до меня — имею допуск во все округа. Я здесь работаю. Я работаю от генератора.
— Я не чувствую вкуса, — сказал Валя. — И мне больно глотать.
— Кому добавку, — вяло ответил беспалый. — Берите добавку. Скоро совсем забудете, как глотать. Разучитесь кушать. Пока получается, берите добавку… Здесь нету ангелов. — Повар уставился на Зину своими узкими щелками. — Здесь нету ангелов. Нету ангелов. Ты не получишь добавку.
— Нет, есть, — ответила Зина. — Один из них со мной говорит. Только со мной.
Ее ангел продолжал говорить только с ней.
6
…Та, что уехала, навеки превратилась в волчицу. Перон уважал нацистов, и вместе с другими нацистами Эльза Раух работала над ядерной программой Перона. А еще она искала Полую Землю. Мудрый аргентинский шаман, про которого говорили, что он умеет превращаться в белого ягуара, привел ее ко входу в пещеру. Он сказал, что никогда не привел бы туда белую женщину. Он сказал, что привел ее, потому что увидел в ней дух белой волчицы.
Он сказал, если духам пещеры понравятся голубые глаза белой волчицы, они разрешат ей смотреть, а потом отпустят, не тронув. Но если им не понравится ее взгляд, если она чем-то их разозлит, напугает, расстроит — в этом случае они придумают для нее наказание. Они могут забрать ее разум. Ее тело. Или ее душу. Они могут забрать все, что угодно…
Он сказал, она должна идти в пещеру одна. Он не пойдет с ней. Не пойдет, потому что ему слишком страшно.
— Но ты был там, — сказала Эльза шаману. — Ты уже был там однажды, и с тобой ничего не случилось. Почему ты боишься? У тебя ведь ничего не забрали!
— У меня нет, — ответил шаман спокойно. — Но у белого ягуара… У белого ягуара они отняли сердце и разум. Он не понравился подземным духам и они его покарали.
— Покажи мне белого ягуара, — попросила Эльза. — Я хочу видеть, что сделали с ним твои духи.
— Я больше не выпускаю его, — ответил шаман. — Раньше я выпускал его каждую девятую ночь, но теперь…Теперь никогда.
— Почему?
Шаман долго молчал, сидя на корточках у входа в пещеру.
— Три года назад, — наконец сказал он. — Три года назад я спустился в эту пещеру. Я провел тут весь день и увидел все, что хотел. На закате я возблагодарил подземных духов за их доброту и вышел наружу. Я вернулся домой, и моя жена танцевала от счастья, увидев, что духи отпустили меня целым и невредимым…
А потом пришла ночь, и я выпустил своего ягуара. Я выпустил его прямо в доме, потому что он никогда не причинял никому зла. Он всегда позволял моей жене гладить его по спине. Он всегда позволял нашему ребенку дергать его за хвост и усы. Но в тот раз… В тот раз он был другим, я чувствовал это. Он был голодным и злым, он хотел убивать, хотел крови. Я приказал ему вернуться назад, исчезнуть, снова стать мной, но он не хотел подчиняться. Он крался… Я крался по дому в поисках живой плоти, в поисках ребенка и женщины. И я был хитер — о, он был чертовски хитер! Он ластился к ним — и они гладили его, как обычно. Он еле слышно рычал, но они думали, что это просто игра. Они думали, что это игра. Они поняли все слишком поздно. Их кровь была теплой, густой и теплой, и он пил ее до рассвета. Потом он заснул — и я наконец смог запереть его, спящего… С тех пор у меня нет семьи, и с тех пор я ни разу не выпускал своего ягуара. Он просится на свободу, он рычит, царапается и бьется, но я не пускаю его… Подумай еще раз, хочешь ли ты идти внутрь. Теперь, когда ты знаешь, на что способны подземные духи.
— Я не боюсь твоих духов, — сказала белокурая Эльза. — И белая волчица, которую ты видишь внутри меня, не боится их тоже. К тому же мои родные далеко. Слишком далеко, чтобы это место могло повредить им.
— Боюсь, что ты ошибаешься, — ответил шаман.
Он был прав — она действительно ошибалась. Ее сестра Грета — она была недостаточно далеко. Эльза и Грета — оборотни, лишенные полнолуний…. Они разделились, они разделили роли, но их тела все равно повторяли движенья друг друга, их сердца по-прежнему бились в одинаковом ритме, они вдыхали и выдыхали воздух одновременно, они видели общие сны, они знали мысли друг друга, они не нуждались в словах, их светло-голубые глаза одинаково щурились, идя босиком по песку, они оставляли одинаковые следы… У них по-прежнему было два тела, наполненных общей душой.
Поэтому, когда Грета в муках рожала на свет свою дочь, Эльза кричала и выла там, на другом конце света, и мудрый аргентинский шаман подавал ей настой из трав. Специальный, для рожениц.
Поэтому, когда Эльза спустилась в пещеру и ледяное сияние Полой Земли ослепило ее, превратило ее волчьи глаза в два мутных шарика льда, Грета молча закрыла лицо руками здесь, на другом конце света, и из-под ее пальцев на красный затертый ковер закапала кровь.
Больше ее глаза никогда не мигали. С тех пор как Полая Земля ослепила ее сестру, она тоже не могла сомкнуть глаз.
С тех пор она вглядывается в пустоту — и иногда ей удается различить там Полую Землю.
С тех пор она не может закрыть глаза даже во сне. С тех пор ей снится один и тот же сон каждую ночь. Цепляясь руками за камни, на четвереньках, на ощупь, она выбирается из пещеры. Ее волчьи глаза превратились в два мутных шарика льда, а по щекам течет кровь. Она не видит белого ягуара, сидящего у входа в пещеру.
Она не видит белого ягуара. А по ее щекам течет кровь.
