20 июля 1944, под Мурманском
Они идут по моим следам, и они меня выследят. Вчера они подошли совсем близко. Я слышала их голоса. Трое мужчин, между собой говорили по-фински. И с ними ведьма. Одна из сестер. По-моему, Грета. С ней по-немецки… Куда делась вторая? Надеюсь, сдохла…
У меня совсем никого не осталось. В Москве расстреляли Белова. Наверное, я зря ему тогда нагрубила. И уехала, не попрощавшись. Наверное, он нас все же любил…
Я странная дичь. Мне не хочется жить. Я уже ничего не боюсь.
Возможно, поэтому охота так затянулась. Отсутствие страха делает жертву сильнее…
3
— Чая с клюквой попьем?
«…Я странная дичь. Мне не хочется жить. Я уже ничего не боюсь.
Возможно, поэтому охота так затянулась. Отсутствие страха делает жертву сильнее.
Но в итоге они меня все же найдут. И тогда я не дам им казнить себя. Я все сама за них сделаю. Я не нуждаюсь в их помощи. Я готова. Готова.
Иллюзионист Месин, папин друг, говорил, что цирковые люди не имеют права умирать в одиночестве. Смерть циркового, говорил он, — представление. Уходишь — раскланяйся.
Я не нуждаюсь в их помощи. Пусть они просто смотрят. Моя последняя публика.
Вчера я была в доме у Месина, его старший сын показался мне…».
Это все. Последние уцелевшие в ее дневнике строки. Остальные страницы сгорели и осыпались пеплом. Или их кто-то давно оторвал…
— Чая с клюквой попьем, а, Ника? — кричит мне Данилов с первого этажа.
— Попьем.
— Тогда завари! И добавь в заварной чайник клюквы! Там возьми, на газетах, где вчерашняя сушится…
Вчерашняя клюква разложена на пожелтевшем «Мончегорском рабочем». Освобождаю от ягод аршинный заголовок передовицы: «Возвращение к правде». С подзаголовка собираю еще одну пригоршню. Для чая достаточно.
Но я все же стряхиваю, прямо на пол, всю клюкву с газеты «Мончегорский рабочий».
Бывает так, что за нарисованным на стене очагом скрывается дверца. Бывает так, что ты срываешь холст со стены, находишь дверцу и теперь тебе нужен лишь ключ. Бывает так, что твой Буратино давно уже владеет ключом, а тебя водит за нос…
Я не дышу. Я читаю пропитанную клюквенной кровью статью
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПРАВДЕ
Мурманский фокусник Рудольф Месин реабилитирован посмертно
Как рассказать об этом событии, справедливом и грустном? Кто повйнится перед этим человеком, без вины виноватым? Не повинится уже никто. Но рассказать стоит прямо.
Вчера, 4 марта 1962 года, спустя шестнадцать лет после вынесения чудовищно несправедливого приговора и приведения его в исполнение, наш знаменитый соотечественник, цирковой артист Рудольф Месин, был официально оправдан. Увы, посмертно. Его смерть останется на совести его палачей.
Грустный клоун, наивный мечтатель, веривший в силу человеческой мысли и в безграничность физических возможностей человека, он был расстрелян в 1946-м по нелепому обвинению в предательстве родины.
Рудольф Месин родился в поселке Ловозеро в 1910 году. Артистическая карьера его началась в Мурманске, а продолжилась в Москве: с 1931 года Рудольф — член труппы Московского цирка. Но не только профессиональные трюки и фокусы были его коньком: Месин в совершенстве владел искусством гипноза, увлекался астрологией и телепатией. Удивительные «сеансы магии», которые он проводил, всегда собирали аншлаг — и еще много дней после блестящих его выступлений не смолкали споры: что же из увиденного было цирковым трюком, а что — истинным чудом…
Годы войны Рудольф Месин провел на родине, в поселке Ловозеро: знаменитый артист страдал эпилепсией и не мог защищать отечество с оружием в руках. Однако же он стремился помочь своей родине другими средствами. Отказавшись от карьеры артиста, вместе со своей супругой Еленой Даниловой он сосредоточился на исследовании тех областей науки, которые, по его мнению, могли послужить государству в годы войны не хуже, чем химическая промышленность. С 1941 по 1944 год Данилова и Месин проводят ряд успешных опытов по телекинезу, телепортации и телепатии. Результатами их опытов интересуются на самом высоком уровне. Но любовь тиранов непостоянна: уже два года спустя против Месина фабрикуется дело. На человека, всем сердцем болевшего за свой народ, вешают клеймо «враг». Елена Данилова остается одна с двумя сыновьями на руках, одному девять, другому два года-
Сегодня мы вспоминаем не только Рудольфа Месина. Мы вспоминаем их всех — без вины виноватых, сгнивших в тюрьмах, расстрелянных. Мы вспоминаем и отдаем им дань уважения. Мы возвращаемся к правде.
Супруга артиста, Елена Данилова, не дожила до этого справедливого дня. Ее сердце остановилось четыре года назад. Но мы надеемся, что сыновья Рудольфа Месина с сегодняшнего дня будут жить по- другому. Они будут с надеждой глядеть в будущее и с гордостью вспоминать прошлое.
… Бывает так, что твой Буратино давно уже владеет ключом, а тебя водит за нос. Я швыряю газету на стол перед двоюродным дедушкой. Я швыряю программку фестиваля «Международная неделя Лапландии». Его имя и отчество написаны на голубом фоне, между рогами оленей. «Сергей Рудольфович Данилов».
— Рудольф Месин, — говорю я. — Ваш отец. Мой прадед.
Он молчит.
— Ваша фамилия! — кричу я. — Данилов! — кричу я. — Это фамилия матери!
— Сложно жить с фамилией отца, если он враг народа, — спокойно отвечает Данилов. — Сейчас новые времена, тебе не понять…
— Вы ведь видели Надежду Русланову. Вы ее видели. Она приходила к вашему отцу перед смертью! Вы ведь знаете… Вы что-то знаете! И вы мне ничего не сказали!
— Что ты нервничаешь? Садись. Попьем чайку с клюквой…
— Вы ничего не сказали! Вы читали дневник, вы смотрели бумаги, вы давали советы, и вы все время мне врали!
— Я не врал. Я обещал тебе кров и защиту, и я тебе это дал.
Ярость, густая, темная, липкая, как смола, заполняет во мне пустоту. Там, в самой середине меня. Там, где сходятся ребра. Там, где у человека душа.
— Говори все, что знаешь!
Он молчит. Он закуривает. Мне хочется ударить его по лицу.
— Говори!
Он молчит. Я размахиваюсь и действительно бью его по щеке. Он не успевает от меня заслониться.
Его кожа кажется сухой и горячей, и ломкой, как корка свежего хлеба. В первую секунду мне чудится, что я ее раскрошила и один кусок упал на пол. Потом я вижу, что это просто его сигарета. Он уронил сигарету.
— В ней тоже был равк. — Данилов прижимает руку к щеке. — Ты такая же, как она. Ты приносишь беду. Поэтому я посоветовал твоей матери отдать тебя. Но теперь ты вернулась. Как и она. Она тогда тоже
