Вытхуянцы в Сочи

красоток… Чувствовалось, что Рудольф знает вопрос не понаслышке — наоборот, находится, образно говоря, на передовой предолимпийских бизнес-страстей.

Зебр громко сглотнул слюну.

— А если мы… я захочу прикупить часть этого вашего «Королевства»? Ещё не поздно?

Рудольф не ожидал вопроса, крепко задумался.

— Трудно сказать. Квартир почти не осталось. К тому же есть сведения, что на днях застройщик резко поднимет цены. Слишком спрос большой.

— Блин! — Зебр мгновенно перенёсся с крыши «Королевства» в свою затхлую вытхуянскую каморку.

— Разве что с директором поговорить? — протянул Рудольф спасительную соломинку. — Если честно, мы попридержали десяток квартир для своих. Даже по старой цене можно попробовать проскочить. Только сделку надо оформить сегодня-завтра, иначе ничего не получится!..

Тут Зебр заметил приближавшихся Бегемота с Жираффом и поспешил захлопнуть саквояж. Советник было в возмущении открыл рот, но Зебр оттянул вытхуянцев в сторону и, захлебываясь фразами, поведал им о Рудольфе, «Королевстве чудес» и о халявной возможности поучаствовать в элитном бизнесе. Постепенно недоверие на лицах соплеменников сменилось любопытством, а затем и жадным блеском в глазах.

— Если мы сейчас не подсуетимся — потом локти будем кусать! — нашёптывал Зебр, вращая глазами и размахивая руками. — Я всё беру на себя!

— Но зачем ты показывал ему де-е-еньги? — всё же спросил Жирафф.

— Ну ты чукча! Как ты сам-то думаешь, мы похожи в этом прикиде на крутых инвесторов?

И правда — вытхуянцы по-прежнему щеголяли в тех лоховских тряпках, которые приобрели пару дней назад в пляжном магазинчике.

— Но как тебе удалось открыть саквояж? — осведомился Бегемот, мельком глянув на свои розовые шорты с лампасами. — А шифр?

— Делов на копейку! — растолковал Зебр. — Шифр-то придумывал Жирафф. Значит — два варианта набора цифр: 1111 или 2222.

Бегемот уничтожил своего советника взглядом.

По пути Осёл, нагруженный коробками с апельсинами, выяснил, что девушку зовут Василиса, она — сочинка, студентка.

— Если хочешь коротко, то можно Васёна, — предложила она, — или просто Вася. А ты откуда?

Осёл, перехватив поудобнее коробки, поспешил рассказать о себе, о своих друзьях и о Вытхуяндии.

— Что-то такое я слышала! — её улыбка околдовывала.

Они шли по пешеходной набережной мимо бесконечного дефиле магазинов, сувенирных лавок и ресторанчиков. Справа исполняли ритуальный танец папуасы, призывая курортников сфотографироваться с ними, слева в открытом кафе мексиканские музыканты в сомбреро сонно отдыхали на стульях, словно в Сочи тоже положена сиеста.

Вася не особо любезно кивнула, отвечая на приветствие знакомого парня, но тот поспешил придержать её за руку и увлечь разговором. Осёл поставил коробки с апельсинами возле входа в кафе и вытер пот со лба.

Посетители заведения наслаждались в тени навеса холодными напитками. Глядя на них, выт-хуянец невольно облизал сухие губы — его вновь терзала жажда.

И вот они с Василисой уже сидели за столиком в этом кафе. Официант разливал в глубокие бокалы минеральную воду.

Девушка в воздушном платье, Осёл в белых парусиновых брюках, в белойрубахе навыпуск Он что-то говорил стихами, а девушка заливисто смеялась. Вдруг он смолк, с восхищением посмотрел на спутницу. Её лицо, её глаза… ветерокколыхал светлые волосы… Похоже, он уловил в её чертахнечто такое, от чего потерял дар речи. В его взгляде был целый ураган любовныхпереживаний.

Осёл жадно, залпом опустошил бокал. Неожиданно призвал гитариста в сомбреро, и тот услужливо подал ему свой инструмент.

Внезапно всё вокруг вспыхнуло волшебными красками. Возникли струнные аккорды трогательного музыкального вступления. После нескольких фраз его подхватили духовые и скрипка. Осёл начал петь красивую волнующую песню.

Вася в удивлении забыла о минералке. Её спутник, тем временем, вышел из-за стола и, продолжая петь, принялся артистично пританцовывать. Обжигающий любовной тоской мексиканский мотив с умеренным, но знойным ритмом не оставил равнодушным ни одного посетителя кафе. Музыканты оркестра окончательно проснулись, каждый из них, выждав удобный момент, подключился каккомпанированию: ударные, бандуррия, ещё скрипка…

Наступило время припева, и тут мексиканцы в сомбреро ладным мужским хором поддержали исполнителя песни. Поблизости, недалеко от входа в табачную лавку, старик с испитым лицом, сидевший на табурете с аккордеоном в руках, вздрогнул, проснулся и вдруг виртуозным соло завершил музыкальное сопровождение припева. Его старые прокуренные пальцы неожиданно ладно побежали вверх- вниз по клавишам. В этих звуках аккордеона было столько переживаний, что никакими словами не передать. Сладостная грусть, даже отчаяние, — и всё же надежда.

А Осёл уже покинул кафе — танцевал посреди улицы. В танец включились два местных парня, которые заинтересовались происходящим, затем присоединились девушки-цветочницы, иностранные моряки, даже папуасы… Теперь у него на подтанцовке было десять, пятьдесят, столовкихтанцоров.

Осёл пел о том, что в поисках любви обыскал все уголки вселенной. О том, что девушка перед его взором — самое совершенное творение на свете. Что его сейчас обуревают такие чувства, какие подвластны только могучей природной стихии… Любовная тоска — нет мученья больнее и, одновременно, прекрасней! — с грустью пел наш страдающий мачо.

Собралась несметная толпа, всехзахватилоудивительное латиноамериканское действо. Но Вася впереди — ещё бы, ведь Осёл пел для неё.

Старый аккордеонист надувал меха. Мексиканский оркестр разрывался. Вся улица танцевала и подпевала.

А вокруг — пышная южная растительность, город, поднимающийся уступами к безмолвствующим горам, и море, уходящее в бесконечность бытия…

Глава 4. Плаху, палача и рюмку водки!

По морде будильничьей вижу: готовится, сволочь, звенеть!

Вытхуянский поэт

— Уау, черти! — возопил Зебр и с разгону нырнул в бассейн, отделанный мрамором. В нём уже плавала густоволосая наяда.

Вытхуянцы успели посторониться, но брызги окатили загорающую возле бассейна дамочку в леопардовом купальнике. Та аж подскочила на лежаке.

— Чтоб ты не выплыл! — пробурчал Жирафф.

— Явная подделка! — оценила Белка купальник дамочки.

Зебр не появлялся на поверхности довольно долго, а наяда вдруг ойкнула и поспешила покинуть акваторию. Наконец полосатый вынырнул и сообщил, фыркая и скалясь:

— Вот это и называется «океанография»!