Вот дотронулись до щеки, вот спускаются ниже. В груди потеплело. И на губах тоже, а может, ей все это мерещится. Все, теплое и ласковое закончилось. И тут она поняла, что ее куда-то несут. Сперва показалось, что на носилках, — неужели спасение? Но счастливая мысль улетучилась, не успев оформиться. А если это не носилки? Может, это совсем другое? Может, как раз так и приходит за тобой смерть? Поднимает на руки и несет в мир иной?
Потом она какое-то время не чувствовала ничего. Ни рук, ни тепла, ни прикосновений.
Хотя нет, в ушах стоит какой-то гул. Значит, она не умерла. А может, так и должно гудеть, когда возносишься на небеса? Голос мира живых тает, звучит все тише и тише. Тишина — это хорошо. Тишина — это приятно. Но ей внезапно с невыносимой остротой захотелось шума.
Гул стих — сколько он длился, она не знала, блуждая вдоль размытой границы между явью и бредом, — и тут снова почувствовала руки на своем теле. Снова движение. Ее опять куда-то несут. Не похоже, чтобы она возносилась ввысь — и при этой мысли ее сковал страх. Она летит, но не вверх, а вниз. Падает!
Она догадалась, что на небеса ей не попасть. В тисках боли, когда в темноте все ощущения сплелись в один тугой клубок, ее озарило — она летит прямо в ад.
Ли Лин четко знала инструкции. Ничто не мешало их выполнить. Того предоставил ей лишить пленницу жизни, зная, чем ее порадовать. Но в этот раз она почему-то не испытывала обычного подъема. Ей было жаль, что эта сильная женщина сейчас исчезнет. Лин чувствовала, как жертва цепляется за жизнь. У нее, разумеется, ничего не выйдет — в этой битве она обречена на поражение, потому что Лин не вправе позволить ей победить, — но все равно она заслуживает шанса побороться и умереть так, как выберет сама. Лин нащупала двумя пальцами едва уловимый пульс на шее женщины, но нажимать, чтобы разом покончить со всем, не стала. Она постояла так, пока пульс не стал совсем редким. Тогда она развернулась и пошла прочь. Добивать нет нужды.
Жизнь некрасивой женщины со стальной волей угаснет сама через несколько секунд.
Теперь не осталось ни шума, ни движения, ни тепла, ни холода — вообще ничего. Такое чувство, что ее оставили одну. Одну в целом мире — неизвестно, в этом или уже ином.
Она не знала, сможет ли пошевельнуться, но вдруг выйдет. Почувствовала руку, потом пальцы. Попыталась двинуть рукой — получается!
И тут же тело пронзила боль.
Такая жгучая, такая нестерпимая, что легче было бы умереть. Теперь она осознала, на каком свете находится. Все правильно. Но долго ей здесь не продержаться, скоро она будет там, где боль исчезнет.
Однако прежде, чем это случится, можно кое-что сделать.
Нет, не можно. Нужно.
Нужно все исправить. Это самое главное. Закончить работу. Исполнить долг. Особенно долг.
Плохо слушающейся рукой она дотронулась до груди. И снова чуть не умерла, почувствовав, как впиваются в тело тысячи кинжалов. Только в этот момент ей стало уже не до боли. Она поняла. Есть жизнь. И есть смерть. Где-то между ними прячется боль, но она не вечна, она скоро исчезнет навсегда. Уже почти исчезла. Заставив руку двинуться дальше, она только тут осознала, что одежды на ней нет. «Это не страшно, — подумала она. — Пусть. Так будет легче исполнить долг». Ей удалось разлепить веки, чуть-чуть, чтобы получилась узенькая щелочка. Но видеть она все равно ничего не видела, что с открытыми глазами, что с закрытыми. Боль уходила, угасала постепенно, вместе с последними каплями жизни. Рука сползла обратно на землю, пальцы зашарили вокруг. Нужно найти. Что-нибудь острое. Поймет ли она, что это острое, если даже наткнется? И тут она нащупала. Твердое, с тонким краем. Она прижала к нему палец и снова почувствовала тепло, но не такое, как тогда, когда до нее дотрагивались. Не такое ласковое. Однако оно наполнило ее счастьем, настолько сильным, что губы сами растянулись в победной улыбке.
У нее получится, теперь она точно знает. Все будет как надо!
Она все исправит.
И если повезет, улыбка останется на ее лице и после смерти.
18
Сообщение автоответчика на сотовом Абигайль Хармон ничем не отличалось от сообщения на ее нью-йоркском телефоне. Причем наговаривал обе записи кто-то другой, не Эбби. То ли сама домработница решила, что в записи не должно быть никаких «мы», или ей подсказали, но в тексте уже не было ни намека на покойного мистера Хармона. «Здравствуйте, с вами говорит автоответчик. Пожалуйста, оставьте сообщение и вам перезвонят, как только представится возможность».
Джастин оставил одинаковые послания и на домашнем, и на сотовом: «Я в Провиденсе. Хотел узнать, как твои дела. Новостей пока нет… считай это проверкой связи».
Спокойнее не стало, наоборот, появилось тревожное чувство, что «возможность перезвонить» абоненту еще долго не представится.
Остановившись перед высоким стеклянным зданием этажей в десять-двенадцать, Джастин взглянул на часы. До назначенной встречи еще несколько минут. Можно потянуть время и притвориться, что наслаждаешься заслуженным перекуром. Через полминуты он понял, что, сколько ни притворяйся, наслаждения все равно не видать.
Все надежды на предстоящую встречу — может, хоть там чем-нибудь порадуют?
Название «Ла Салль груп» говорило о том, что Виктория не зря охарактеризовала мужа как человека во всех отношениях респектабельного и надежного. Оно не сулило мгновенного обогащения. И даже не давало представления о том, чем именно занимается компания. К сожалению, почему ее основателя и президента внезапно вынудили покинуть этот мир, оно тоже не сообщало.
Точно в назначенное время Джастин появился в офисе, где его встретила секретарь Ла Салля — симпатичная, но крайне суровая молодая особа в строгом сером костюме с белой блузкой. Они проследовали в малую переговорную, где к ним сразу же присоединились еще двое — мужчины лет тридцати, одетые в такие же серые костюмы с белыми рубашками. Моложе Джастина всего на каких-нибудь несколько лет, но он моментально почувствовал себя старой развалиной.
Для начала он поблагодарил всех присутствующих за то, что нашли возможность прийти в офис в субботу, да еще в полседьмого вечера. Можно было встретиться где-нибудь еще, но Джастину хотелось осмотреться на рабочем месте Рональда. И потом, ему наверняка понадобятся материалы и данные, хранящиеся в офисной базе или в компьютере. А ждать он не может, данные нужны будут срочно. В ответ Джастина заверили, что всегда готовы помочь, а засиживаться на работе сверхурочно или по выходным для них не редкость. Виктория попросила выдать Джастину все необходимое по первому требованию. Он поблагодарил еще раз и попытался объяснить для начала, что хочет найти и зачем.
Один из собеседников по имени Гарри Вер (Джастин решил, что из этой троицы он самый главный) пустился описывать, как строится работа в компании.
— Рональд был хорошим учителем. Он уважал дисциплину и интеллектуальное… Не могу подобрать точного слова…
— Взаимодействие, — подсказала секретарь.
Звали ее Эллен Лоуч.
— Вот именно, — обрадовался Гарри. — Интеллектуальное взаимодействие. Решение основать собственную фирму возникло у него именно потому, что в большой компании тебя ставят в жесткие временные и творческие рамки. А ему казалось, что так нужных результатов не добьешься.
— Да-да, — подхватил второй. Этот представился как Стэн Соломон. — Здесь Рональд чувствовал свободу. А на прежней работе, говорил он, до обеда сидишь как приклеенный у телефона, вместо обеда пытаешься понять грандиозные замыслы начальства, а после обеда тебя наставляют на путь истинный аналитики и стратеги.
