– Здравствуйте, Рафаэль Михайлович! Мы очень рады снова вас видеть! – встретила гостя Нина – хостес безукоризненных апартаментов.
Эта необыкновенная женщина всегда так замечательно улыбалась Рафаэлю, словно дарственную на себя выписывала. От ее изумительной улыбки у него щемило в груди, и потом долго еще упоительно тосковалось и мечталось. Бывало, он появлялся здесь только затем, чтобы насладиться мгновением этой превосходной улыбки. Наверное, именно так должна улыбаться
– Будете играть или сначала перекусим? – поинтересовалась Нина.
– Перекусим. Составите компанию?
– Увы, не могу, вы же знаете!
Рафаэль:
– Тогда улыбнитесь мне еще раз! И я обещаю, что сегодня буду играть по-крупному!
Нина вновь улыбнулась – щедро, искренне, обезоруживающе, одарив его новой сочной волной тончайших переживаний. Потрясающий природный дар! Вкалываешь годами, затрачиваешь мегатонны усилий в погоне за элементарным благополучием, а вот такой артисточке достаточно разок улыбнуться – и все самое лучшее качество жизни к ее ногам...
К ним подрулил скелетон Тараканов – главный менеджер сего заведения. Когда-то он весил за сто сорок кэгэ, но внутрижелудочный баллон за полгода превратил его сдобное рыло в обтянутую кожей черепушку.
– Боже, Рафаэль Михайлович! Как чудесно! Мы только пять минут назад вас вспоминали! Как ваше сердце?
Рафаэль:
– Пока стучит...
– Ха-ха! Вы еще всех нас переживете! Ой, у меня предчувствие, что сегодня вы обязательно выиграете! Вам накрыть в отдельном кабинете или в общем зале?..
Это было подпольное казино, которое Рафаэль посещал с тех пор, как в Москве запретили азартные игры. В прошлый раз он оставил здесь сорок три штуки наличными (!) и сегодня рассчитывал на сатисфакцию.
В «общем зале», а вернее, в просторной комнате, где Рафаэль расположился, отдыхали человек десять. Знакомый немолодой немец в компании стеснительной модельки (Xw/21/4) подзаряжался перед игрой шнапсом и дымил сигаретами, как мазутная котельная. Девчонка неплохо шпрехала на Deutsch, но все же, видимо, на троечку, поскольку собеседник частенько ее переспрашивал. Немца звали Курт, он промышлял редкоземельными металлами, и у него было вырезано одно легкое. Старый кутила утверждал, что принадлежит к древнему тевтонскому роду, и был всегда неудержимо весел, будто внутри у него поселился аскаридой неугомонный паяц. Остальных Рафаэль не знал – какие-то понтовитые коммерсы и слуги народа вперемешку с дорогостоящими куртизанками.
Рафаэлю принесли аппетитно оформленные закуски и мартини, все за счет заведения. Только он запасся ломтиком свежеиспеченного чесночного хлеба, только макнул его в пахучий оливковый соус, размазанный по тарелке, только насадил на вилку колечко кальмара, половинку микроскопического помидорчика, веточку рукколы и очищенную креветку, как услышал над ухом:
– Белозёров, жрешь без меня!
Он вздрогнул, креветка соскочила с вилки, упав на скатерть.
За его столик присела переодетая в вечерне-сексуальное и изощренно накрашенная Лайма Гаудиньш.
Курт, да и остальные самцы, – все на пару мгновений забыли о своих не менее привлекательных спутницах.
Три месяца назад, после настойчивых требований Лаймы, Рафаэль поручился за нее перед Таракановым, после чего Лайма стала полноправным членом этого нелегального игрового клуба и получила пароль и пластиковый ключ. С тех пор она и здесь не оставляла его в покое...
– Миронов «пробил» Саймона по своим каналам! – напрямки сообщила Лайма, не стесняясь быть услышанной всеми.
В ее широко раскрытых глазах поблескивали золотые искорки.
Рафаэль взял двумя пальцами упавшую креветку, подул на нее и положил в рот. На скатерти осталось жирное пятнышко.
– И что?
Он решил, что его самонадеянные враки про англичанина развенчаны, что все низвергнуто в тартарары и что эта мироновская подстилка явилась сюда только затем, чтобы пропеть глумливый реквием у надгробия его надежд.
Лайма насыпала из солонки на пятно толику соли.
– Короче, мы все в ауте! – сообщила она со свойственной ей лицевой мимикой. – Выяснилось, что Саймон не только разыскивается лондонской полицией, но и числится в реестре Интерпола по поводу организации кражи блокнота Пикассо из парижского музея художника!
– Невероятно! – пробормотал Рафаэль. – Чудеса!
– Мы два раза перепроверяли. Все сходится: Саймон Брукс, и фото – не ошибешься!..
Часом позже в игровом зале Рафаэль безучастно подкидывал фишки мелкого номинала на зеленое сукно рулетки, а Лайма, сидя рядом, лишь цепко наблюдала за его игрой. Она разменяла две тысячи рублей и спустила их в первые пять минут, делая ставки, как и любая мадемуазелька, просто на понравившееся число. Аромат ее духов по-прежнему не отпускал сознание Рафаэля.
За тем же столом потомок тевтонских рыцарей Курт вдохновенно натаскивал свою модельку-симпатяшку на правила игры, уделяя первостепенное значение соотношению между ставкой и выигрышем:
– Meine Liebe, das heiBt eine direkte Wette. FunfunddreiBig zu eins. Ein hubscher Batzen Geld!
(Моя любовь, это называется «прямая ставка». Тридцать пять к одному. Очень хороший куш! – нем.)
Фройляйн все время кивала, но, похоже, изрядно подзапуталась в немецких оборотах. Надо было лучше учиться в школе!
Рафаэль:
– Kurt, leave the poor girl alone, she is about to cry!
(Курт, оставь в покое бедную девушку, она сейчас заплачет! – англ.)
Немец так безудержно рассмеялся, будто я отчебучил шутку века. Туго же у них в Тюрингии с юмором, если они ржут, только пальчик покажи!
Дилер рулетки:
– Ставки сделаны!
Курт:
– Let her cry! Her tears are diamonds for me!
(Пусть плачет! Ее слезы для меня бриллианты! – англ.)
Запущенный шарик интригующе кружил в колесе рулетки, приготавливаясь кого-то озолотить, а кому-то показать жирный кукиш. Все гениальное просто!
Рафаэль:
– I would have been an oligarch years ago had I been able to turn my women’s tears to diamonds!
(Я бы давно был олигархом, если б умел слезы своих женщин обращать в бриллианты! – англ.)
Курт в изнеможении откинулся на спинку стула. Долго еще его плечи сотрясали приступы рыдающего
