— А если узнает?
— Не узнает. Я налью в бутылку чая и поставлю на место. Андестенд?
— А если захочет выпить?
— Не захочет. Он вообще не пьет — у него язва. Он эти бутылки коллекционирует.
Я почесал затылок. Свои две бутылки пива, которые еще минуту назад казались мне бесценным сокровищем, теперь я готов был просто подарить Вовочке.
— Какой план? — поинтересовался я.
— Как какой? Выпить!
— Вдвоем? А может, кого-нибудь угостим?
— Кого? — Кузя насупился. — Этих, что ли? Он покосился на Вовочку и его друзей.
— Да нет, зачем они нам сдались. Тем более что у них свои расклады. По моим разведданным, у Фомы водка, у Паскея бормота, у Вовочки «Шипр». Надо девчонок угостить. Только тех, кто не заложит.
У Кузи загорелись глаза. Я понял, что он не мог об этом и мечтать.
Мы долго взвешивали кандидатуры. На самом деле мы ничего не обсуждали, а только друг друга морочили. Все было заранее ясно.
— Ладно, пригласим Танюшу и Светку! Переговоры беру на себя, — решительно подытожил я.
Кузя вроде бы обрадовался, но поправил пальцем очки — это свидетельсвовало о том, что он весьма разволновался.
— Чревато! — выдавило он, покусывая губу.
— Да брось! Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Мой довод показался Кузе достаточно веским.
Костер с треском разгорался. Посыпались искры. Вовочка взял гитару и ударил по струнам.
— «Девять граммов в сердце, постой, погоди. Не везет мне в смерти…»
Класс подхватил…
— А вот еще… — Вовочка заглянул в свой потрепанный блокнот. — «Гоп-стоп, я подошел из-за угла…» Или вот: «Таганка, все ночи, полные огня…»
Языки пламени пожирали густую, как кисель, черноту.
Вскоре Надежда, устав от заунывной тюремной лирики, стала позевывать и вдруг решила прилечь на полчасика. Ее с радостью проводили до палатки и даже поделились одеялами.
— Так, пацаны! — Фома деловито принял на себя командование. — Кто-то должен идти за хворостом. А то костер потухнет.
Он сразу посмотрел на Кузю. Тот аж съежился под его взглядом.
— А с ним пойдет…
И Фома, поискав глазами, остановил взгляд на Антоне, который от перспективы прогулки по ночному лесу едва не расплакался.
— Я пойду! — поднялся я и поймал на себе благодарный взгляд Антона.
Я завел Кузю глубоко в лес, насчитав ровно пятьсот шагов, и остановился на маленькой опушке. Слабый свет фонарика едва высвечивал окружающие крючковатые формы.
— Что-то здесь стрёмно! — огляделся владелец благородного напитка.
— Фигня. Зато сейчас девчонки придут!
— Ты уверен, что они придут?
— Сто пятьдесят пять процентов по Форингейту. Ты встречал хотя бы одного, как ты говоришь, пипла, который отказался бы дринькнуть на халяву шотландского пойла?
— Нет.
— Ну вот и я о том же…
Ждали долго.
Послышался хруст веток. К нам кто-то приближался. Мы затаились.
— Мальчики! — позвал несмелый голос. — Саша!
— Мы здесь!
На поляне показались девушки: Света и Танюша. У меня заколотилось сердце, а Кузя от радости вообще оцепенел.
— Уф, чуть не заблудились! — обрадованно выдохнула Света.
— Ты сказал пройти пятьсот шагов, а мы уже шестьсот прошли! — пожаловалась Танюша. — Думали, что уже не найдем вас!
— Что ж, с нас причитается! Кузя, доставай!
Помимо виски в карманах у Кузи оказались: пластмассовый раскладной стаканчик, лимон и перочинный ножик. Еще шоколадные конфеты. Все предусмотрел, капиталист чертов.
Девчонки сделали по осторожному глоточку. Их щеки сразу загорелись.
14
Сегодняшний день.
Настроение гнусное. Сначала призрак хрупкой девушки-хромоножки из моего далекого прошлого, потом эта безумная собака и ее не менее безумная хозяйка.
Напиться, что ли, с горя?
Нет уж, с меня хватит!
Стемнело окончательно. Грязь под ногами. Ветер хлещет в лицо.
Я выхожу к дороге, которая ведет к метро, и долго плетусь вдоль нее, рассматривая прохожих, попадающихся навстречу. Все они озабочены какими-то мелочами, бегут в своем направлении, едва ли меня замечая.
Мимо остервенело проносятся автомобили, выбившиеся из сил в патологических московских пробках, и свет их фар больно бьет в глаза.
Куда вы все спешите? В чем смысл вашей бесполезной суеты?!
Мне грустно, одиноко, задумчиво. А еще тошно, будто съел червяка, причем какого-нибудь опарыша.
У меня сейчас такое ощущение, что я из какого-то другого мира и что к этим озабоченным людям и к этим автомобилям имею лишь косвенное отношение. Просто два параллельных мира случайно соприкоснулись. Однако все это лишь видимость контакта, иллюзия. Мы ЧУЖИЕ, конечно в космическом понятии этого слова, мы находимся в разных измерениях, и ничто не сможет нас соединить в одной реальности…
Над головой повис мрачный туман с паутиной красных прожилок. Совсем низко. Кажется, мой мирок закован в это угнетающее пространство разбитого асфальта, холодного бетона и свинцового тумана. И ничего другого больше в жизни нет. Будто это декорации сцены, где я играю долгую нудную пьесу, а за их пределами промозглое ничто.
Я поднимаю глаза и вдруг, сквозь дымку, вижу в вышине над самой головой яркий свет. Этот свет завораживает меня, я останавливаюсь и долго смотрю вверх.
Меня нарочито толкает плечом какой-то злой мужик: хрен ли встал на дороге, осел! И проносится мимо. Успевает на двойной «Икарус», который, перегруженный, медленно отползает от остановки. И мужик с откровенным ехидством смотрит на меня через запотевшее стекло задней площадки.
А я продолжаю стоять.
Что это за свет? Светит ли он только мне или его может увидеть каждый?
Внезапно ветер сгоняет в сторону тучное кроваво-черное облако. Декорации моей пьесы разверзаются, и я отчетливо вижу в небе длинный клюв строительного крана и светящийся прожектор, закрепленный на его конце.
Я невесело улыбаюсь своему заблуждению, испытываю что-то похожее на разочарование и двигаюсь дальше…
