за город, в Турцию, в Сингапур — куда угодно, на ее усмотрение, но все, чего я смог добиться, это взять у нее домашний телефон и обещание как-нибудь потом встретиться. А книжку я так и забыл ей отдать…
Дня через три я перезвонил Татьяне, но ее дома не оказалось, и я ограничился неприятным общением с мамашей. Последующие две моих попытки вызвать недотрогу на принципиальный разговор тоже ни к чему не привели. Потом я уехал, потом опять уехал, а потом в моей жизни началась такая каша, что, честно говоря, о Татьяне я забыл напрочь…
77
Май. После месяца холодных беспорядочных дождей, уркаганных северных ветров, чавкающей и взбрызгивающей грязи, затравленных и загаженных машин, дрожащих от холода мокрых голубей на подоконнике, студеных пронзительных ночей с паром изо рта, после всего этого томительного сволочного безвременья вдруг настала поразительная благодать.
Это был блистательный день. Как вспышка разума, как Божье благословение, как триумф жизни!
Солнечный луч ударил в глаз, я приоткрыл его и едва не ослеп. Подскочил с кровати, будто по сигналу тревоги, бросился нагишом к окну и тут увидел солнечный рай, разлившийся по небу и земле почти с противоестественной щедростью.
Я распахнул створки окна и с восторгом впитал всем своим телом хлынувшие навстречу мне мощным потоком ликующие звуки, краски и ароматы.
Господи, ну какое же счастье жить!
Часом позже я сидел на заднем сиденье роскошного лимузина, которым с шиком бывалого придворного управлял пожилой вышколенный водитель, спокойный, как удав, и с торжественной задумчивостью рассматривал девушек на остановках, машины в дорожной толчее, рекламные щиты у дорог.
Никробрил-продукт. Вот еще один щит — опять Ник-робрил-продукт. Кругом Никробрил-продукт.
Милый, милый Никробрил-продукт!
Я увидел в зеркале заднего вида свой мутный маслянистый взгляд. Я был почти пьян этой праздничной эйфорией.
Я летал. Мне хотелось обнять и расцеловать весь мир. Люди! Я люблю вас!
Люблю душевно, заботливо. И люблю не только красивых, сильных и отважных. А люблю всех-всех! Даже вот этого мерзкого бомжа, хотя и знаю, что он вор и подонок, даже вот эту отвратительную толстушку, несмотря на ее взгляд, в котором пустая ненависть и безысходность.
Эх, зажигай, Сашка! Пока такая лафа по жизни! Мечтай, люби, балдей! Наслаждайся по полной! Столько счастья и столько вдохновения хватило бы на целый миллион твоих сограждан!
— Я завтра в сервис поеду, — с лживым простодушием нарушил тишину водитель. — Я так понимаю — вас прежде всего беспокоит ручник?
Я рассеянно оторвал взгляд от улицы.
— Вообще-то меня прежде всего беспокоят судьбы человечества… Но начнем, пожалуй, с ручника.
Давно привыкнув к моему вздору, водитель только кивнул и до работы больше не проронил ни слова.
Было около двенадцати. У двери в мой офис стояли незнакомые мне охранники. Я сразу понял, что они совершенно другого сорта — рослые, стройные, со светлыми лицами, в хороших костюмах. И как-то необычно напряжены, будто не просто дежурят у двери, а обременены поручением особой важности.
Холодный пристальный взгляд, не выражающий ничего, кроме едва уловимого презрения.
«Интересно, куда делись те два оболтуса из моей охранной фирмы? — мельком подумал я. — Может быть, Валентин Федорович что-то решил поменять?»
— Ваша фамилия? — дерзко остановил меня один из светлолицых, еще молодой, но уже с пролысиной в полчерепа.
Вообще-то старые охранники знали всех сотрудников фирмы в лицо и не задерживали их попусту, но изначально существовали пластиковые карточки пропусков, и время от времени, когда «на ворота» заступали новые охранники, ими приходилось пользоваться.
Я предъявил свой пропуск.
— Все пропуска недействительны! Ваша фамилия? — отрезал плешивый.
— Я директор этой фирмы! — И я оскорбленно назвал свою фамилию.
Второй охранник провел глазами сверху вниз по свежему списку, отпечатанному на компьютере, и покачал головой:
— Вас нет в списке.
— Не может быть! — возмутился я. — Что это вообще за список? Кто его утверждал? Я — директор и владелец этой фирмы!
— Нас это не касается! — хмуро сказал плешивый. — Нам приказали пропускать только по этому списку, что мы и делаем.
— Кто приказал? — надвинулся я.
— Начальство.
— Какое начальство?
— Наше.
— А ваше начальство это кто? — Я попытался протиснуться к двери.
— Вам это не положено знать! — Плешивый грудью встал на моем пути и обдал меня гнусным дыханием.
— Ну, приехали! — взбешенно развел я руками. — Так звоните своему начальству и доложите. Это просто идиотская ошибка! Неужели непонятно?!
— Хорошо, — пожал плечами плешивый.
Он достал из внутреннего кармана пиджака довольно дорогой сотовый телефон, отвернулся и коротко поговорил. Причем ничего не объяснял, а отвечал на чьи-то вопросы, будто его звонка давно ждали: «да», «нет», «хорошо», «будет сделано».
Я ожидал, что недоразумение разрешилось и меня сейчас пропустят, но плешивый не торопился уступать мне дорогу.
— Мне нечем вас порадовать. Приказано вас не впускать.
Я яростно наскочил:
— Ну кто мог приказать такую глупость! С кем ты разговаривал, чмо?! Я сейчас позвоню и вас всех здесь по стенке размажут!
Охранники многозначительно переглянулись.
Я выхватил мобильный и ввел из базы номер Валентина Федоровича.
«Аппарат выключен или находится вне зоны действия сети!» — сказала электронная баба и воспроизвела то же самое по-английски.
Я повторил операцию и получил точно такой же результат.
— Вам лучше уйти, иначе мы вас вынуждены будем задержать и доставить в ближайшее отделение милиции! — уже с гонором, с угрозой в голосе произнес плешивый.
— Да хрен с вами!
Я выскочил на улицу, хотел сесть в машину и направиться прямо на работу к Валентину Федоровичу, но на служебной стоянке моей машины не оказалось.
«Может быть, водитель поехал на мойку или заправляться? Но почему тогда он меня не предупредил?!»
Я растерянно стоял на тротуаре у входа в офис-центр и не знал, что делать. Сквозь меня шел озабоченный людской поток, толкая и отдавливая мне ноги.
Что происходит, черт возьми!
Вдруг я почувствовал, что мне в руку сунули что-то мягкое. Я посмотрел — обычная белая салфетка. Я
