— Двенадцать, — сказал аукционист, и сразу несколько картонок взметнулись в воздух.
— Пятнадцать. Двое. Двадцать пять. Трое? Трое. Пятеро? Вот так-то лучше.
Я смотрела на свой флажок, лежащий у меня на коленях. Пять тысяч — это меньше половины того, что я готова была заплатить. Этот комод был настоящей вещью. Не дешевкой. И мне надо было еще столько всего купить для дома. Я тратила деньги, как пьяный матрос — двадцать восемь тысяч за одну вещь в Атланте. Уилл не одобрит таких трат.
Я помнила, каким голосом меня спросила Нэнси: «Двадцать восемь тысяч за буфет? Пять тысяч за паршивый комод? Словно это все из золота сделано!»
И поэтому я держала себя в руках и флажок не поднимала.
Аукционист продолжал в своем духе:
— Пятьдесят пять. Теперь шесть. Я получил шесть тысяч. Теперь семь. Теперь восемь. Теперь девять.
Большинство вышло из торга после пяти тысяч. Осталось только трое. Мужчина в бейсболке, дама в очках в роговой оправе и тот, кто сидел позади — я не могла его видеть.
— Десять, — сказал аукционист. Он кивнул кому-то справа от меня. — Одиннадцать. — Теперь в сторону двери. — Двенадцать. — Тот, кто сидел позади меня, вышел из торгов. Гонка получилась чудная.
— Тринадцать. Четырнадцать. — Аукционист искоса посмотрел на мужчину в бейсболке. — Пятнадцать?
Мужчина в бейсболке грустно покачал головой и опустил свой флажок.
— Пятнадцать? — еще раз прокричал аукционист. — Пятнадцать? Все. Продано. Самой удачливой даме в Саванне. — Он сделал паузу. Женщина протянула свой флажок служащему, сидящему рядом с ведущим, чтобы тот зарегистрировал номер. — Пятнадцать тысяч долларов за лот 213.
Нестройные аплодисменты, и женщина в роговых очках, отметив что-то у себя в каталоге, подняла глаза в ожидании следующего лота.
Я встала и взяла сумочку. Оставаться тут дальше смысла не было. Я чувствовала себя как ребенок, объевшийся сладкого. Все тут было слишком богатое. И от этого у меня внутри встал ком.
Глава 47
В шесть утра я услышала, как поворачивается ключ в замке, и подняла глаза — я как раз зашнуровывала кроссовки. Остин стоял на пороге с туфлями в руке, и выражение лица у него было одновременно довольным и виноватым.
— Хорошо провел ночь? — спросила я.
— Что ты делаешь? — ужаснулся он. — Я помню, ты сказала, что мы уезжаем рано, но не так же рано!
— Расслабься, — сказала я. — Поспи. Мне надо сделать кое-какие покупки, так что раньше полудня мы не выедем.
Остин упал на кровать рядом со мной и зарылся головой в подушку.
— Слава Богу. Надо было догадаться, что пить джин при нашем климате — смерти подобно.
— Полагаю, ты завел себе несколько милых друзей? — спросила я.
— Милых и испорченных. — Голос Остина звучал невнятно из-под подушки. — Я бы никогда не смог тут жить. Я бы умер через полгода. Загнал бы себя в гроб вечеринками.
Я встала и потянулась.
— Полдень, — предупредила я. — Шесть часов на то, чтобы прийти в себя полностью и окончательно. До того, как мы покинем город.
В лифте я ехала одна. И вестибюль отеля тоже был пуст. И снаружи еще не до конца рассвело. Я прошла через площадь, мимо дремлющих на скамейках в сквере бездомных, и отправилась на север по Дрейтон-стрит. Никакого плана у меня не было. Просто побродить по центру Саванны до того, как солнце начнет немилосердно печь и от влажности станет нечем дышать.
Я шла и думала о Малберри-Хилл. Я неплохо начала, но кое-что упустила из виду.
На рисунках все выглядело прекрасно, и я это знала. Но когда я мысленно собирала воедино все, что купила и заказала, целостной картины не получалось. Мне начало казаться, что я покупаю вещи механически — просто из-за известной марки. Стефани узнает дорогую марку ткани. Стефани оценит шик буфета из красного дерева времен королевы Виктории, позолоту зеркала времен Регентства и сделанный на заказ ковер. Но на мой вкус все это казалось притянутым друг к другу за уши, все это оставалось холодным и помпезным — и скучным.
Как такое могло случиться? Впервые в жизни я работала, не будучи стесненной рамками бюджета. Сроки были убийственными, но ведь и бывшую котельную я обставляла в том же режиме, но там у меня подобных проблем не было.
В голове прокручивалась формула Глории. Хорошие ковры. Хорошие произведения искусства. Одна приличная антикварная вещь. Я не купила вчера такую антикварную вещь, но почему за хорошее надо так дорого платить?
У меня определенно было несколько хороших — и дешевых — ковров. Я планировала купить дорогой обюссонский ковер для столовой и что-то такое же великолепное для двух гостиных, но роскошные цвета тех ковров, что я приобрела, отлично подойдут для комнат первого этажа Малберри-Хилл. И фарфор — белое с синим — пусть даже слегка выщербленный — привнесет в обстановку неповторимый дух старой Англии. С ними, с этими тарелками и блюдами, жизнь станет теплее.
Я шла, а Саванна между тем оживала. Небо светлело, и, если под правильным углом склонить голову, то можно увидеть ряды церковных шпилей, поднимающихся над замшелыми дубами. Медленно у меня созревал новый план. Я могла бы создать тот дом, в который Стефани могла бы влюбиться, даже если она останется равнодушной к Уиллу. Но я смогу это сделать лишь в том случае, если я сама полюблю этот дом, если сумею угодить и Уиллу. Я не стану швыряться деньгами. Я стану в первую очередь полагаться на мой хорошо натренированный взгляд и на воображение.
Я свернула вправо, в сторону очередной площади. Здесь, в историческом центре города, было полно антикварных магазинчиков. Я остановилась у витрины моего любимого — «У Джозефины», что на Джонс- стрит. Этот дом был построен в 1840-м — пол первого этажа выложен красным кирпичом. В окне цокольного этажа хозяйка торопливо раскладывала товар: картины, часы с маятником. Кресло-качалку времен королевы Анны она задвинула в угол, а в центре композиции теперь стоял тот самый комод, что я не купила накануне. У женщины были очки в роговой оправе. Она обернулась и узнала меня. Еще секунда, и дверь магазина распахнулась. Хозяйка выглянула на улицу.
— Вы все еще можете его купить, — сказала она мне. — Это самый лучший комод, который мне доводилось видеть. А я, поверьте мне, видела немало.
— Он очень красивый, — согласилась я, — но для меня дороговат. Сколько вы за него просите, можно спросить?
Женщина широко улыбнулась.
— Тридцать тысяч. Почти даром, вы не находите?
На Йорк-стрит я остановилась у витрины антикварного магазина, которого раньше тут не было. Название у него было «Дом», и логотип, напоминавший интернетовскую «собаку», заставил меня улыбнуться. Большой сосновый стол с резными гнутыми ножками и остатками голубой краски. В черной декоративной лаковой вазе, поставленной наискось, лимоны, кружевная скатерть, небрежно наброшенная, спускается до пола. Мне понравилось, как оформлена витрина, но главным объектом тут был стол. Возможно, был немного мал для моих нужд, и состояние его не слишком радовало, но стол запал мне в душу. Он прекрасно вписался бы в холл Мал-берри-Хилл, стал бы центром композиции. Я прилипла лицом к стеклу, чтобы разглядеть цену, но этикетки не было.
Я посмотрела на часы. Еще и семи не было, а табличка на дверях говорила о том, что раньше десяти магазин не откроется.
И поэтому я пошла дальше. Прогуливаясь по площадям, притормозив у бензозаправки на Дрейтоне, чтобы выпить чашечку кофе с на удивление вкусным банановым кексом. Там я купила воды и местную газету. Но все равно было только восемь. Я нашла скамейку на другой тихой площади возле церкви Иоанна Крестителя. Я никогда прежде здесь не бывала, но мне тут же понравился проходной сквер с зеленой
