совсем по-дурацки. В последнее время волосы у меня надо лбом начали редеть, так что парик даже заметно улучшил мою внешность. В нем я выглядел по крайней мере лет на пять моложе и — что было гораздо важнее — совершенно не был похож на себя. Продавец предложил примерить парик другого цвета, но я сказал, что этот мне подходит, и расплатился наличными.
Чтобы довершить перевоплощение, я спустился на первый этаж и купил темные очки-«зеркалки».
Я спрятал очки и парик в портфель и вышел из «Мейси». Из телефона-автомата на Тридцать четвертой я позвонил Руднику в офис. Назвавшись Джозефом Райаном, его бывшим клиентом, я спросил, на месте ли он. Секретарша подтвердила, что Майкл Рудник сегодня на работе, и я повесил трубку.
Я поехал обратно в свою контору. Когда я вышел из подземки на Сорок седьмой улице, то задержался в магазине и купил сэндвич с беконом и помидорами, украшенный листьями салата. Есть по-прежнему не хотелось, но я знал, что уже довольно скоро проголодаюсь.
Половину сэндвича я съел за своим рабочим столом, потом попытался вернуться к текущим делам. Оказалось, что теперь мне еще труднее сосредоточиться на работе, чем несколько часов назад.
Утром я добавил в свое расписание такой пункт, как «четырехчасовая встреча», так что уйти из офиса пораньше было несложно. В три сорок пять я отметил свой уход и вышел из здания. Войдя в подъезд Дженерал Электрик Билдинг, я прошел прямо в мужской туалет. В кабинке я надел парик и очки. Внимательно рассмотрев свое отражение в зеркале над раковиной, я остался доволен: маскировка выглядела столь же естественно и убедительно, как и раньше, в «Мейси». Я вышел из здания в сторону Рокфеллеровского центра и пешком направился наискосок к Мэдисон-авеню.
Было чуть больше четырех, когда я остановился напротив здания, где помещалась фирма Рудника, и стал смотреть на вращающиеся двери. Ближе к пяти на улицу из них начало выходить все больше и больше людей. Я не видел Рудника, но успокаивал себя тем, что адвокаты очень часто задерживаются на работе, уходя домой в восемь-девять вечера или даже позднее.
Без четверти шесть толпа у входа стала редеть, и я понял, что, видимо, застряну здесь надолго. Стало ясно, что шансов успеть к шести часам к консультанту у меня немного, если не сказать больше. По сотовому я позвонил в справочную и узнал телефон доктора Мишель Льюис. Я позвонил ей и оставил на автоответчике сообщение, что не смогу прийти в назначенное время и прошу передать Поле мои извинения. Я понимал, что вечером Пола мне устроит кошмарную сцену, но делать было нечего.
В самом начале седьмого из автомата на углу я позвонил в кабинет Рудника. Одновременно я все время оглядывался на вход: мне никак нельзя было его пропустить. На этот раз я услышал автоответчик. Оставалось надеяться, что он все-таки еще на работе: проводит встречу или просто вышел из кабинета.
Приближались сумерки. Поток людей на улице поредел, и многие магазины на Мэдисон-авеню уже закрылись. Я собирался снова подойти к автомату, как вдруг увидел его.
Он вышел из стеклянных дверей и теперь быстрым шагом шел по направлению к улице. По тому, как он даже не взглянул на меня, я понял, что маскарад удался. Он шествовал важно, словно кинозвезда, с высокомерным и неприступным видом, и меня чуть не вырвало.
Я пошел за ним по Мэдисон, потом мы свернули направо и пошли по Сорок восьмой. Он направлялся к пересечению Сорок восьмой улицы и Пятой авеню, туда, где на прошлой неделе я впервые увидел его после стольких лет. Нас разделяло каких-нибудь двадцать метров. Я шел за ним такой же, как и он, торопливой походкой. Между нами были люди, но я его хорошо видел. Что бы ни случилось, а теперь из виду я его не упущу.
Мы пересекли Пятую авеню, потом Шестую и шли к Седьмой. Дойдя до нее, мы повернули налево, продолжая все время идти по направлению к центру. Наверное, целью нашего маршрута была Вашингтон- стрит в Вест-Виллидж, где жил один из Майклов Рудников, которых я нашел в Интернете. Наступили сумерки, а значит, когда мы доберемся до квартиры Рудника, станет совсем темно.
У Сорок второй я решил, что Рудник спустится в подземку, но он продолжал идти к центру. Может, он собирается так пешком и идти до самого дома? Странно: до предполагаемого дома на Вашингтон-стрит нужно было пройти еще ни много ни мало кварталов пятьдесят.
Мы миновали «Мейси», где я уже сегодня побывал, но, дойдя до Тридцать третьей, Рудник неожиданно пересек авеню и вошел в здание Пенсильванского вокзала.
Сначала мне пришло в голову, что он все-таки решил спуститься в метро, но он прошел мимо нужного эскалатора и вышел туда, где был указан выход к поездам на Нью-Джерси. На ходу он взглянул на светящееся табло, после чего еще быстрее зашагал к одному из эскалаторов, ведшему к поездам. Я не отставал от него, хотя теперь мне пришлось перейти на легкую трусцу.
Сбежав по эскалатору, он сел в поезд до Нью-Джерси. В последнюю секунду я вскочил в тот же вагон, что и он, но через другие двери. Впереди я увидел Рудника и сел в пяти-шести рядах от него.
В мои планы, конечно, не входило ехать до Нью-Джерси, но менять что-то было уже поздно. Я ни на секунду не отрывал взгляд от затылка Рудника.
Когда поезд подъезжал к Ньюарку, появился кондуктор и попросил меня предъявить билет. Я сказал, что куплю билет прямо у него, и поинтересовался, до какой станции идет поезд. «До Трентона», — ответил он, и я попросил у него «один до Трентона, в оба конца».
Когда поезд останавливался, проход заполняли выходившие пассажиры. Я не отрывал глаз от Рудника, но он все сидел и читал газету.
На пути от Нью-Йорка до Нью-Джерси поезд останавливался каждые десять минут. Всякий раз выходило больше народу, чем садилось, поэтому, когда мы доехали до Метачена — примерно в сорока минутах езды от Нью-Йорка, — в вагоне осталось не больше двенадцати человек, считая меня и Рудника.
Теперь в поезде стало гораздо тише, отчего мои мысли зазвучали неожиданно громко.
Пассажиры вышли и в Эдисоне, и в Нью-Брансуике. Теперь уже в нашем вагоне ехало всего несколько человек, а до Трентона оставалась всего пара остановок. Когда поезд стал замедлять ход перед Принстон- Джанкшн, Рудник наконец поднялся и встал у ближайшей к нему двери в начале вагона. Мне не хотелось слишком приближаться к нему, поэтому я встал у других дверей. Когда поезд остановился и двери открылись, я убедился, что Рудник действительно вышел. Тогда я пошел за ним к переходу в центре платформы.
Он начал спускаться по лестнице, я за ним. Мной овладело странное чувство нереальности происходящего, как иногда бывает после пары коктейлей. Сквозь темные очки было плохо видно, но я не рисковал их снимать. Рудник шел по подземному переходу, и у себя над головой, прямо над тем местом, где мы шли, я слышал шум отъезжающего поезда. Я был готов сделать то, что задумал, прямо здесь, в переходе, но тут сзади раздалось цокание каблуков. Я оглянулся и метрах в десяти от себя увидел какую-то женщину.
Рудник поднялся по лестнице с другой стороны и пошел к парковке, на которую уже спустилась ночь. Несколько машин стояли с включенным мотором, поджидая пассажиров, только что сошедших с поезда. На какую-то секунду я испугался, что Рудник сядет в одну из них, но тут он вдруг свернул налево, к той части стоянки, где было совсем темно.
Примерно половина мест на стоянке была занята машинами, но людей поблизости видно не было. Я пошел быстрее, чтобы не отстать, стараясь производить как можно меньше шума. Рудник свернул направо, между машинами. Наверное, он услышал мои шаги, потому что вдруг остановился и повернулся лицом ко мне.
Кроме скудного света от ближайшего фонаря, бросавшего желтоватый отсвет налицо Рудника, парковка была погружена в темноту. Издалека, с шоссе, доносился слабый шум. Я видел, как Рудник щурится, словно пытаясь разглядеть, кто перед ним. Я, не останавливаясь, шел на него, пока между нами не осталась всего пара шагов.
— Простите, — сказал он, все еще пытаясь рассмотреть меня, — в чем дело?
В ту же секунду его глаза широко раскрылись, недоуменное выражение исчезло.
Теперь на его лице был написан ужас.
— Какого черта вы тут делаете?
На прыщавом лице под гусеницей бровей играла улыбка, я слышал его крик: «Сейчас ты получишь! Сейчас ты получишь!»
