Глава III
Паук
Первым делом отец с сыном заглянули в лавки одежды и к башмачникам, потом посетили цирюльню, где постриглись, а старшего Остория еще и побрили. После цирюльника отец и сын отправились в термы.
Давно они не мылись так долго, со вкусом. Клемент ждал в раздевальне — с новыми льняными туниками и новенькими тогами. Башмаки тоже были новые — кожа приятно поскрипывала при каждом шаге, металлические застежки сверкали, будто из серебра. Такое добро в банях надо стеречь зорко, лучше всего с собаками.
Когда отец и сын явились в дом ланисты вечером, обед уже начался. Подавали смешанное с медом вино, ланиста и его амазонки были слегка под хмельком. Впрочем, много пить девчонкам не позволят, учитывая предстоящие бои на арене. А вот мужчину каждая получит на всю ночь. У Остория Старшего и Гая тут же мальчишка-раб забрал тоги, помог снять башмаки, второй мальчишка водрузил гостям на голову венки из виноградных листьев и цветов.
Женщины расположились на полукруглом ложе вокруг одного общего стола, возлежали вперемежку с гостями, и кое-кто из приглашенных норовил задрать на ближайшей амазонке тунику.
— Осторий! Ты — мой! — громко объявила Мевия и, ухватив своего учителя за руку, притянула к себе.
Гая уложила с собой рядом широкоплечая белокурая женщина лет двадцати с зелеными, как неспелый виноград, глазами. У нее были нежно-розовые пухлые губы и такие же розовые соски на белой груди — она обнажила сначала одну, потом, еще больше захмелев, — вторую.
Гай ошалело уставился на ее грудь, сделал попытку вскочить, но она его удержала, как охотник законную добычу.
— Я — Гала, — шепнула блондинка, — дерусь завтра с Мевией. Жаль, ты не сын сенатора. Смотрел бы на наш поединок из первого ряда амфитеатра.
От Галы пахло приторно-сладко — гладиаторша не пожалела духов. Для пиршества она выбрала тунику из оранжевого шелка. И еще у нее был свежий шрам на щеке. Красный шрам от удара мечом. Мужчине бы такой шрам прибавил брутальности, а белолицую девушку делал почти безобразной.
— Не нравится отметина? — спросила Гала.
— Да нет, ничего, — смутился Гай.
— Тогда поцелуй, — и она подставила щеку для поцелуя.
Гай коснулся губами шрама.
Он хотел сказать, что у его отца много шрамов, и, когда мать еще была жива, она целовала эти следы грозных бурь, бушевавших на границах империи. Но Гай ничего не сказал, учился оставлять свои мысли при себе. Даже если на первый взгляд они не казались опасными. Даже если так хотелось сказать нечто совсем невинное про шрамы и округлость груди. Лучше просто целовать. Молча.
Администратор, следивший, чтобы зрители занимали подобающие их рангу места, указал Осториям скамью, где развалился парень в оранжевой тунике и тоге из тончайшей прозрачной ткани — прежде такие носили дамочки весьма сомнительного поведения, теперь в дорогие «стеклянные» ткани считали возможным наряжаться даже адвокаты в суде.
— Подвинься! — приказал Осторий юнцу.
— Еще чего… тут все занято! — с потрясающей наглостью объявил паренек в полупрозрачной тоге.
— Подвинься, козлик! — улыбнулся Осторий и слегка повел плечами.
Росту он был почти семь футов, а ширина плеч даже под складками тоги производила неизгладимое впечатление. К тому же на правой открытой руке бугрился уродливый, явно боевой шрам.
— Ну разве что на два места, — пробормотал парень, сдвигаясь.
Гай с восхищением глянул на отца. Сам он в детстве мечтал, что вырастет широкоплечим гигантом, как отец, но годы шли, а он оставался субтильным тоненьким пареньком, с узкими плечами и тонкими руками.
Парень в прозрачной тоге подвинулся, снял со скамьи и поставил у ног корзинку с едой и кувшин с вином — в амфитеатр приходили на целый день, а сегодня к тому же многочисленные объявления на стенах домов обещали зрителям ночной бой. «Самый удивительный, какого еще никто не видел!» — сулили надписи.
В сенаторских ложах дородные мужи изображали из себя властелинов мира. На самом деле властелин был один. Его ложа, затянутая пурпурными тканями, пока пустовала, взоры зрителей то и дело обращались к этому темному чреву.
— Император! Аве император! — взорвался дружным криком амфитеатр, когда Домициан наконец возник среди пурпурных тканей.
В утреннем представлении не было ничего особенного: выступали бестиарии, показывали дрессированных зверей, заставляли слонов ходить на задних ногах, а тигров прыгать через кольцо. Публика скучала, ожидая настоящих поединков: с кровью и смертями.
Солнце миновало зенит и стало клониться к западу, по балкам над головами зрителей вновь засновали матросы — сдвигали тент, чтобы солнце не слепило зевак, и после перерыва глашатай объявил долгожданный смертельный бой.
— Глянь, девки! — заорал парень в полупрозрачной тоге.
Мевия вышла на арену сражаться с Галой. Сегодня ученица Остория была в набедренной повязке из ярко-желтого шелка. Ее загорелое тело перетягивали кожаные ремни. Зрители завопили и засвистели, то ли обрадованные, то ли разочарованные таким выбором бойцов. Затрубили трубы, заглушая крики. Гала — вооруженная как ретиарий — тоже почти полностью обнаженная, зато в нарядном позолоченном шлеме, салютовала зрителям трезубцем.
— Ты же сказал, что Мевия будет биться с мужчиной, — шепнул Гай отцу.
Осторий кивнул. Он и сам был явно обескуражен. Стоило ли так напрягаться ради того, чтобы Мевия сражалась с девчонкой. К тому же гладиатор-ретиарий обычно не выходит против фракийца. Похоже, сегодня кто-то основательно решил перемешать жребии.
— Мне это не нравится, — только и сказал Осторий.
Вольноотпущенники императора раскидывали среди зрителей деревянные тессеры, в этот раз по ним можно было получить вино и корзиночки с едой.
Парень в полупрозрачной тоге кинулся подбирать, как будто ему не хватало на хлеб.
— Не хотите поставить? — возник, будто бог из машины, кудрявый горбоносый грек в синей тунике в стянутом у талии ремнем греческом плаще. — Я — Хрисипп, всегда плачу по ставкам.
— На Мевию, — сказал Осторий Старший.
— Много не возьмете. Всего один асс на сестерций — не больше в предстоящем поединке.
— Десять денариев, — сказал отец.
Мгновенно серебряные монеты перекочевали в кошелек грека, взамен Осторий Старший получил свинцовый кругляк с нацарапанными буквами.
— Отец, если Гала проиграет, она умрет, да? — шепнул Гай.
— Почему умрет? Совсем необязательно. Отделается легкой раной — вот увидишь. Женщин никогда не добивают.
Что-то в голосе отца насторожило Гая. Какая-то фальшивая легкость. Игривость даже.
«Он лжет. Марк говорил, что в прошлый раз на ночных боях всех проигравших добили…» —
