отправлялись на праздники и собрания в общине. Особенно мы любили ходить на свадьбы и участвовать в обряде приветствия новобрачной. Каждая женщина при этом приносила курицу, чтобы молодая хозяйка обзавелась своим птичником. Как весело бывало тогда, сколько вкусного ели и пили приглашенные, как много было музыки и танцев. А так как бабушка Катрин была знахаркой, она всегда была почетным гостем.
Наконец мы покончили с пирогом и с крепким, густым кайенским кофе, я попросила бабушку вместе с миссис Тибодо и миссис Ливоди выйти на галерею, чтобы позволить мне убрать со стола и вымыть посуду.
– Нам бы не следовало оставлять виновника торжества выполнять эту работу, – заметила миссис Тибодо, но я настояла на своем. Убрав посуду, я заметила, что деньги все еще стоят в снопе. Я вышла и спросила бабушку, куда их положить.
– Сбегай наверх и положи в мой сундук, Руби, милая, – ответила она.
Я удивилась. Бабушка Катрин никогда не разрешала мне раньше открывать ее сундук и копаться в нем. Иногда, когда она открывала его, я заглядывала через плечо и любовалась тонко вытканными полотняными салфетками и носовыми платками, серебряными бокалами и нитками жемчуга. Помню, что мне очень хотелось исследовать все примечательные вещи. Но бабушка хранила свои сокровища как святыню. Мне и в голову не приходило прикоснуться к ним без разрешения.
Я поспешила наверх, чтобы спрятать свое нежданное богатство. Но когда открыла сундук, увидела, каким он стал пустым. Исчезло красивое полотняное белье и все остальное, кроме одного серебряного кубка. Бабушка отдала и заложила значительно больше, чем я предполагала. Мне было очень грустно видеть, как много из ее сокровищ исчезло. Я знала, что каждый предмет имел для нее особую ценность, намного большую, чем его денежное выражение. Я встала на колени и разглядывала то, что осталось. Ожерелье, браслет, несколько вышитых шарфиков и стопка документов и фотографий, перевязанных резинкой. Среди документов находились справки о моих прививках, школьный аттестат бабушки Катрин и несколько старых и таких выцветших писем, что их трудно было разобрать.
Я посмотрела несколько фотографий. Бабушка все еще хранила снимки дедушки Джека в молодости. Каким красавцем он был в свои двадцать с небольшим лет – высокий, смуглый, с широкими плечами и узкой талией. Очаровательная улыбка ярко сверкала с фотографии, дед стоял такой стройный и гордый. Легко понять, почему бабушка Катрин влюбилась в этого мужчину. Я нашла другие фотографии, выполненные в коричневых тонах, фотографии бабушкиных матери и отца, старые и выцветшие, но сохранившиеся достаточно, чтобы я могла рассмотреть, какой хорошенькой женщиной с милой мягкой улыбкой и мелкими изящными чертами лица была моя прабабушка. Отец бабушки выглядел полным достоинства, крепким серьезным человеком с плотно сжатым ртом.
Я положила обратно пачки документов и старых фотографий, но, прежде чем спрятать деньги в сундук, увидела уголок еще одного снимка, высунувшийся из старой, в кожаном переплете Библии бабушки Катрин. Я медленно подняла книгу, осторожно обращаясь с потрескавшимся переплетом, тихонько открыла сухие страницы, начинавшие расслаиваться по уголкам, и взглянула на старую фотографию.
На ней был изображен очень интересный мужчина, стоящий перед домом, скорее всего, особняком. Мужчина держал за руку маленькую девочку, как две капли воды походившую на меня в том же возрасте. Я более внимательно всмотрелась в снимок. Малышка так сильно была на меня похожа, я будто смотрела на собственную фотографию. Сходство было таким поразительным, что я вынуждена была пойти к себе в комнату и разыскать свое собственное детское фото. Я положила оба снимка рядом и принялась их изучать.
Это была я, так мне казалось. Конечно, я. Но кто тогда этот мужчина и где мы стоим? Я была уже достаточно взрослой, чтобы запомнить такой дом. Что-то около шести-семи лет. Я перевернула фотографию и увидела, что ближе к нижнему краю имелась надпись:
Пьер? Кто такой Пьер? И эта фотография, она была послана моей матери? Это мой отец? Я была где- то с ним? Но почему бы он стал рассказывать моей матери обо мне? Ведь она к тому времени умерла.
Может, он этого не знал? Нет, это бессмыслица, потому что как бы он заполучил меня даже на короткое время, не зная о смерти моей матери? И как могла я быть с ним и ничего об этом не помнить?
Тайна жужжала во мне, словно целый рой пчел, и вызывала трепет во всем теле, наполняла меня странным ощущением дурного предчувствия и беспокойства. Я вновь посмотрела на маленькую девочку и вновь сравнила наши лица. Сходство было неоспоримым. Именно я была с этим мужчиной.
Я глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, чтобы, когда спущусь вниз и увижу бабушку с подругами, они не заметили моего волнения, потрясшего мои сердце и душу. Я знала, как трудно, почти невозможно утаить что-то от бабушки Катрин, но, к счастью, она была так увлечена спором о соусе из крабов, что не обратила на меня внимания.
Наконец гости устали и решили, что им пора отправляться домой. Дамы еще раз меня поздравили, поцеловали и обняли, при этом бабушка смотрела на меня с гордостью. Мы проводили гостей и вошли в дом.
– У меня не было такого приятного праздника целую вечность, – сказала бабушка, вздыхая. – И посмотри, как хорошо ты все убрала, моя Руби, – проговорила она, поворачиваясь ко мне. – Я так горжусь тобой, милая, и…
Глаза ее быстро сощурились. Она раскраснелась от вина и оживленной беседы, но ее дар провидицы, как всегда, оказался на высоте. Бабушка быстро почувствовала, что что-то не так, и шагнула ко мне.
– В чем дело, Руби? – быстро спросила она. – Что тебя так взволновало?
– Grandmere, – начала я, – ты послала меня наверх положить деньги в твой сундук.
– Да, – проговорила она, а затем ее дыхание перехватило. Она отступила назад и положила руку на сердце. – Ты рассматривала мои вещи?
– Я не думала рассматривать, Grandmere, но заинтересовалась старыми фотографиями, твоими, дедушки Джека и твоих родителей. А потом увидела что-то торчащее из твоей старой Библии и обнаружила вот это. – Я протянула ей фото. Бабушка посмотрела на снимок, будто на свидетельство смерти и бедствия. Потом взяла его и медленно опустилась на стул, качая головой.
– Кто этот мужчина, Grandmere? И маленькая девочка – это я, правда?
Бабушка подняла голову, ее глаза были полны печали.
– Нет, Руби, – покачала она головой. – Это не ты.
– Но она так похожа на меня. Вот. – Я положила свою фотографию, где мне было около семи лет, рядом со снимком Пьера и маленькой девочки. – Посмотри.
Бабушка кивнула.
– Да, это твое лицо, – ответила старушка, глядя на оба снимка, – но это не ты.
– Тогда кто же, Grandmere, и кто этот мужчина на фото?
Бабушка заколебалась. Я попыталась ждать, но казалось, будто нетерпеливые мотыльки кружатся где-то внутри меня, у самого моего сердца, щекоча его своими крыльями. Я затаила дыхание.
– Я не подумала, когда посылала тебя наверх положить деньги в сундук, – начала она, – но, кто знает, может, само Провидение дает мне понять, что настало время.
– Время для чего, Grandmere?
– Для тебя. Узнать все, – проговорила она и откинулась на спинку стула, как будто ее поразил удар, и теперь уже чересчур знакомое изнурение вновь обозначилось на ее лице. – Узнать, почему я выгнала твоего деда из дому на болото жить, как животное, каковым он и является.
Старушка закрыла глаза и что-то еле слышно бормотала, но мое терпение иссякло.
– Кто эта маленькая девочка, если не я, Grandmere? – вырвалось у меня. Но бабушка еще долго
