прогулку, сказав, что вернется через полчаса, чтобы позавтракать с нами.
— Ну что? — сказала Дезире, закончив читать.
— Ничего хорошего, — откликнулся я, поворачиваясь к ней лицом. — Я вас не упрекаю; вы развлекаетесь, и я, сознаюсь, тоже. Но ваше имя… Ле Мир… было упомянуто, и явно последует разоблачение. Мы сейчас же должны покинуть Сан-Франциско.
— Но меня это развлекает.
— Все равно, мы должны уезжать.
— Но если я хочу остаться?
— Нет, так как Гарри захочет остаться с вами.
— Что ж, я не поеду.
— Ле Мир, вы поедете!
В ее глазах вспыхнул огонь, и секунду мне казалось, что она взорвется. Потом, подумав об этом в другом ключе, она сказала:
— Но куда? На запад мы ехать не можем, там океан. Возвращаться я отказываюсь. Куда?
— По океану.
Она вопросительно смотрела на меня, и я продолжил:
— Что вы скажете? Если мы возьмем яхту… 35-метровый пароход, со смелым капитаном и самыми уютными каютами в мире?
— Да! — Ле Мир щелкнула пальцами, показывая свое недоверие. — Но такого не существует.
— Нет, существует. На плаву и в полном порядке, только нужен чек. Ослепительно белая яхта, с вторым Антуаном в поварах, комнаты обставлены как ваша вилла. Что вы на это скажете?
— На самом деле? — Глаза Ле Мир заблестели.
— Правда.
— Здесь, в Сан-Франциско?
— В гавани. Я сам видел его сегодня утром.
— Тогда — вперед! Ах, мой друг, вы совершенство!
Я хочу его видеть. Сейчас! Можно? Пойдемте!
Она вскочила со стула, а я засмеялся над ее энтузиазмом:
— Ле Мир, вы просто ребенок. Нашли новую игрушку! У вас она будет. Но вы не завтракали. Мы поедем туда днем; я уже договорился о встрече с хозяином.
— Ах! В самом деле, вы совершенство. И… как хорошо вы меня знаете. — Она запнулась в поиске слова, потом резко сказала: — Мистер Ламар, могли бы вы сделать мне одолжение?
— Все, что угодно, Ле Мир, все, что только есть в мире.
Она снова засомневалась, потом сказала:
— Не называйте меня Ле Мир.
Я засмеялся:
— Конечно, сеньора Рамал. А что за одолжение?
— Это…
— Это?..
— Не называйте меня Ле Мир и не называйте меня сеньорой Рамал.
— Но я должен к вам как-то обращаться.
— Зовите меня Дезире.
Я посмотрел на нее с улыбкой:
— Я думал, вы разрешаете так вас называть только определенным людям.
— Так оно и есть.
— Тогда это будет наглостью с моей стороны.
— Но если я прошу?
Я стал понимать ее и сухо ответил:
— Дорогая Дезире, нет такой другой.
— Вы всегда так холодны?
— Когда хочу.
— Ах! — Это был вздох, а не восклицание. — И на корабле… вы помните? Посмотрите на меня, мистер Ламар. Неужели обо мне нельзя думать?
Ее губы дрожали; глаза горели странным огнем, но взгляд был нежным. В самом деле, она заслуживала того, чтобы о ней думали, безусловно, мой пульс убыстрился.
Нужно было быть стоиком, и я посмотрел на нее с циничной улыбкой и сказал самым спокойным голосом:
— Ле Мир, я бы мог любить вас, но я не буду. — И я повернулся и вышел, не произнеся больше ни слова.
Почему? Я совершенно не понимаю. Это явно было мое тщеславие. Всего несколько мужчин завоевали Ле Мир; другие подчинялись ей; но ни один не мог устоять перед ней. В этом было какое-то удовлетворение.
Я ходил по холлу в отеле до возвращения Гарри, по-идиотски довольный собой.
За завтраком я рассказал Гарри о наших планах отправиться в круиз, он так же с радостью согласился, как и Ле Мир. Он хотел сняться с якоря тем же вечером. Я сказал, что нужно было дождаться денег из Нью-Йорка.
— Сколько? — спросил он. — У меня полно…
— Я запросил сто тысяч, — сказал я.
Ты что, собираешься купить его? — Он был в изумлении.
Потом мы стали обсуждать маршруты. Гарри был за Гавайи, Ле Мир за Южную Африку.
Мы подбросили монетку.
— Орел, — сказала Дезире, и так и вышло.
Я попросил Ле Мир не уходить далеко от отеля, пока мы оставались в Сан-Франциско. Она так и сделала, но с большим трудом.
Никогда я не видел существа настолько полного психической энергии и огня; только суровой сдержанностью она могла заставить себя быть спокойной.
Гарри держался около нее все время, хотя темы их разговоров были за гранью моего восприятия. Также я не понимал эти брызги идей и ежеминутные признания в любви.
Был прохладный солнечный день позднего октября, когда мы подняли якорь и вышли из Золотых Ворот. Я взял яхту в аренду на год. Я также сделал и Другие приготовления на случай, если Ле Мир все это надоест.
Они с Гарри восхищались яхтой, что меня не удивило. Яхта и правда была превосходной. Бока белые, как морская пена; все над палубами из сверкающей желтой меди и красного дерева, и все такое чистое, как голландская кухня. Кроме капитанской, там было пять кают плюс гостиная, столовая и библиотека. Еды у нас было много и великолепный повар.
Первым нашим портом стала Санта-Каталина. И в день, которым может похвастаться только Южная Калифорния, мы бросили там якорь в пять вечера. Спустили лодку, чтобы добраться до берега.
— Что там? — спросила Ле Мир, указывая на берег, когда мы ждали, пока спустят лестницу.
Я ответил:
— Туристы.
Ле Мир пожала плечами:
— Туристы? Да! Только не это. Пойдемте!
Я засмеялся и пошел к капитану сказать, что мадам не понравилась Санта-Каталина. В следующую минуту лодка была поднята обратно, якорь тоже, и мы отправились в путь. Бедный капитан! За неделю он привык к сменам настроения Ле Мир.
В Сан-Диего мы вышли на берег. Ле Мир понравились какие-то индейские пледы, и Гарри ей их купил; но потом она сказала, что хочет взять с собой индейскую девочку лет шестнадцати — как компаньонку, я сказал твердое «нет». Но это ей почти удалось.
С месяц мы заходили в один порт за другим. Мазатлан, Сан-Байас, Сан-Сальвадор, Панама-Сити — мы
