– Я помогу, – предложила Марта.
– Эдгар сам справится, – отрезала Жизель. – Отправляйтесь лучше мыть туалет.
Марта задохнулась и посмотрела на меня. – Пойду повидаюсь с Ниной, – пробормотала я и торопливо пошла прочь.
Нина сидела в своем мягком кресле, в окружении синих свечей. Ее волосы украшала красная повязка с семью узлами, направленными прямо вверх. При виде меня глаза Нины просветлели, и она улыбнулась. Женщина встала, чтобы обнять меня.
– Нина думать о тебе весь день, – сказала она и боязливо оглянулась. – Этот дом есть полон дьявольских духов. Они лезть изо всех щелей, как только месье Дюма умирать. Нина приготовить это для тебя. – Служанка нагнулась и достала косточку, лежащую на маленьком столике. – Это можо, кость ноги черного кота, убитого точно в полночь. Очень сильный талисман. Положи это в свою комнату.
– Спасибо, Нина, – поблагодарила я, беря талисман.
– Кто-то зажигать свечку против месье Дюма. Злые духи пробираться в дом ночью, пока Нина спать, и вонзить свои зубы в него. – Служанка выглядела виноватой.
– Ох, Нина, в этом нет твоей вины. Мой отец был слишком загружен и не думал о своем здоровье. Он никогда бы не стал винить тебя, Нина.
– Нина пыталась. Я молиться Деве Марии. Я ходить на кладбище, делать четыре угла, стоять на каждом углу и молиться о здоровье месье Дюма. Я говорить молитву перед статуей святого Экспедита,[7] но плохих духов ждали в этом доме, – сказала Нина, прищурившись. Она кивнула. – Дверь остаться открытой.
– Дафна, – сказала я.
– Нина никогда не говорить плохого о мадам. Я улыбнулась.
– Мне тебя не хватало, Нина. Мне хотелось бы использовать твои свечи и порошки в «Гринвуде».
Служанка улыбнулась в ответ.
– Я готовить весь день еда для бдение. Ты должна есть. Тебе понадобится твоя сила, – заметила она.
– Спасибо, Нина. – Мы снова обнялись, а потом я поднялась к себе в комнату, чтобы позвонить Бо и сказать ему, что я дома и отчаянно нуждаюсь в нем.
– Мне жаль, что домой тебя привела такая причина, – сказал Бо. – Но мне не терпится увидеть тебя.
– Мне тоже не терпится увидеть тебя, – эхом отозвалась я.
– Мои родители и я, мы собираемся прийти выразить соболезнования. Я очень скоро приду, – сообщил он.
Поговорив с Бо, я переоделась в платье, подходящее для бдения у гроба, и пошла в соседнюю комнату к Жизель, чтобы убедиться, что она поступила так же.
Моя сестра даже и не начинала переодеваться. Она все еще «висела» на телефоне, узнавая новости от старых друзей.
– Дафна хочет, чтобы мы спустились вниз и принимали посетителей, – напомнила я. Жизель ответила гримасой и продолжала ворковать, словно меня не было в комнате. – Жизель!
– Ах, Колетт, подожди минутку. – Она прикрыла рукой трубку и резко повернулась ко мне. – Что тебе нужно?
– Тебе надо одеться и спуститься вниз. Скоро придут люди.
– Ну и что? Не понимаю, зачем мне торопиться. Это хуже, чем… чем в «Гринвуде», – заявила она и вернулась к своему телефонному разговору. Все мое терпение разом кончилось. Я развернулась и вышла из комнаты. Жизель – это проблема Дафны, сказала я самой себе. Она ее растила, воспитывала ее и научила Жизель думать только о себе. Они стоят друг друга.
Начали приходить посетители: соседи, деловые партнеры, служащие и, разумеется, светские знакомые Дафны. Большинство подходили к гробу отца, преклоняли колени, читали молитву, а потом подходили к Дафне, принимавшей соболезнования со спокойной элегантностью, благодаря чему она казалась особой королевских кровей. Я заметила, что Брюс Бристоу, папин управляющий, не отходит от Дафны, готовый исполнить любую ее просьбу. Несколько раз я видела, как мачеха наклоняется к нему и что-то ему шепчет. Брюс порой улыбался, иногда кивал, отходил от вдовы и подходил к особо почетным посетителям, обменивался с ними рукопожатием и подводил их к Дафне.
Господин Бристоу был ненамного старше моего отца, если не его ровесником. Немного выше ростом и несколько крепче, с темными каштановыми волосами и баками. Раньше я встречалась с ним не более двух- трех раз, и меня всегда смущало то, как он изучает меня своими газельими очами, застенчиво улыбаясь, рассматривает мою грудь, потом опускает взгляд все ниже и ниже, пока не упрется в мои ступни и не станет вновь поднимать глаза, чтобы снова оглядеть меня так же медленно. Я всегда чувствовала себя неловко в его присутствии, словно он мысленно раздел меня и я стою перед ним обнаженная.
К тому же Брюс придумал мне прозвище, как только впервые увидел меня. Он назвал меня «Рубином», как будто я была драгоценным камнем, в честь которого меня назвали. А потом, взяв мою руку, чтобы поцеловать ее, он задержался на ней губами на мгновение дольше положенного, а у меня по руке побежали нервные мурашки.
Когда у Дафны выдалась пауза, она прошла через гостиную и подошла ко мне.
– Где твоя сестра? Почему ее все еще нет? – спросила мачеха, уперев руки в бедра.
– Не знаю, мама, – ответила я. – Я сказала ей, чтобы она оделась, но Жизель не захотела оторваться от телефона.
– Отправляйся наверх и немедленно приведи ее сюда, – скомандовала Дафна.
