Затем ей втемяшилось, что она нуждается в некоторой рекламе. Еще бы. Ах! В результате весь этот ушат с помоями выплескивается в газету.
— Это не она…
— Да еще с каким треском? Ты же сама видела. Не только ее снимок и подноготная, но и твой снимок. Плюс биография, и в довершение всего прочего, как будто этого мало, мое фото и в качестве сопроводиловки — история моей жизни в качестве опекуна леди-детектива. Тебе, должно быть, небезразлично, что я угрожаю «Газетт» судом за клевету и буду по меньшей мере удовлетворен, если узнаю, что тот, кто дал это в печать, вылетит с работы.
— Не может быть, Пи Эл! Это же Лен Чишолм! Я же объяснила, что ему нужны были…
— Вот пусть и дальше нуждается. Тебе, Сильвия, не нравится мой тон. А мне нисколько не нравится опекать тебя. Я не претендую на благодарность за то, что оказался на высоте. Более того, мне нравилось быть опекуном. На правах старого друга могу поведать, что как-то раз соорудил своими руками детский плавательный бассейн и затем, надев плавки, залез в него вместе с тобой. Говорю тебе это как на духу. Поэтому повторяю: если ты будешь поддерживать какие-либо связи с этим проклятым детективным агентством, то поступишь вопреки моей воле и желанию, несмотря на мое глубочайшее неодобрение и негодование. Могу только добавить, что в любом случае, как бы ты ни поступила, я буду всегда наслаждаться твоим обществом, когда ты уделишь мне время, и буду любить тебя по-прежнему.
Сильвия, нахмурившись, окинула его взглядом.
— Это все? — требовательно спросила она.
— Абсолютно все! — насупился он. — Только через мой труп.
— Проклятие! — Она поджала губы и пожала плечами. — Вы мне не по зубам! Следовало бы знать вас лучше. Надеюсь, к концу недели сенная лихорадка даст себя знать! Пока, до вечера!
Она вышла от него, внешне не изменившись, хотя на душе у нее кошки скребли.
Оказавшись на улице, когда погожее сентябрьское утро почти сменил великолепный день, Сильвия решила пройтись. Сначала на восток, к Пятой авеню, потом на север и далее, с хмурым видом. Себя она рассматривала как жертву стечения обстоятельств, и, кроме как на черта, пенять больше было не на кого.
Она еле кивнула двум молодым женщинам, проходившим мимо и пытавшимся заговорить, а еще через квартал — пожилому джентльмену, отвесившему ей поклон. Она наперед знала, как отнесется к случившемуся Дол, хотя попреков там не последует.
Авеню искрилась от солнца, и субботняя толпа, хотя в массе своей и производила обычное неприглядное впечатление, все же не в пример настроению Сильвии радовала глаз улыбками на лицах отдельных прохожих и опрятной одеждой.
Около Сорок четвертой улицы она внезапно остановилась, сделала шаг в сторону и преградила путь мужчине, продиравшемуся сквозь прохожих как трактор. Ее нос пришелся на целый фут ниже его открытого, с крупными чертами лица, и Сильвия улыбалась ему, задрав голову, пока он поднимал ручищу и неуклюже сдергивал старый черный котелок.
— Делк! Не чаяла тебя здесь встретить! На работе?
— Да уж! Есть работенка.
— Висишь на хвосте?
— Нет. Кое-что вынюхиваю.
— Мелочовка?
— Да, одна дама не получила свое платье.
— Звучит не очень впечатляюще. Конечно, смотря какое платье. Ну, не буду тебя задерживать. Просто увидела и воспользовалась возможностью сказать, как мне было приятно общаться с тобой… я имею в виду, как было здорово…
Мужчина широко открыл глаза и спросил, скривив рот:
— Было?
— Да, но, конечно, мне не следовало говорить этого, пока… ладно, все поймешь потом… эй, Барт, — последовал рывок в сторону. — Барт!
И Сильвия вернулась, таща за руку молодого человека.
— Барт! — Судя по всему, бедолага чувствовал, что рукав придется по меньшей мере гладить, если не вшивать заново — с такой силой она его тянула.
Сильвия выпалила:
— Хочу, чтобы вы познакомились. Мистер Делк — мистер Тревистер! Барт, ты дурак! Вы двое должны действовать сообща. Оговорите это… Пока!
Она ушла не оглянувшись. На Сорок седьмой улице свернула направо, а на Парк-авеню вошла в вестибюль огромного, напоминающего по своей деловой активности улей здания, дождалась лифт и поднялась на тридцать второй этаж. Долго шла по коридору, два раза свернула и остановилась перед дверью. Застыла как вкопанная, рассматривая подпись:
— Черт, — пробормотала она, открыла дверь и вошла.
Глава 2
Приемная, маленькая, но уютная, выглядела привлекательно. Стены были зеленовато-кремового цвета, свет не слепил глаза, кафель на полу под резиновым ковриком — цвета темного каштана, стулья и маленький стол, вешалка для одежды покрыты черным и красным лаком с хромированной отделкой, так же как стол на другом конце и казавшийся игрушечным селектор, установленный на нем. На один этот селектор, сделанный по специальному заказу, ухлопали сотню долларов из денег Рэфрей. По углам дальней стенки, напротив входа, были еще две двери. На стеклянной панели одной из них, слева, золотыми, изящными заглавными буквами было выведено: МИСС БОННЕР. На другой двери значилось: МИСС РЭФРЕЙ.
— Привет, — сказала Сильвия.
Девушка, сидевшая за столиком, судя по внешности, уроженка Средиземноморья — у нее было смуглое приятное лицо и гладкие черные, зачесанные назад волосы, — кивнула в ответ профессионально приветливо:
— Доброе утро, мисс Рэфрей.
— Мисс Боннер у себя?
Девушка кивнула еще раз:
— В своем кабинете. У нее мистер Фольц и мистер Пратт.
— О? Приехал мистер Фольц? Я думала… — Сильвия прошла к левой двери, постучала и вошла.
— Привет, Сильвия, — произнесла при виде ее Теодолинда Боннер, для друзей Дол, сидящая в кресле за письменным столом. Кресло с таким же успехом можно было заменить на стул, так как Дол сидела выпрямившись и, как всегда, почти не касалась спинки. Ее любопытные глаза золотистого цвета метнули вспыхнувший взгляд на подругу и партнершу из-под угольно-черных ресниц, казавшихся еще чернее на фоне бледной, с кремовым оттенком гладкой кожи ее несколько продолговатого лица.
— Сильвия! Ты где ходишь… — Это спросил уже Мартин Фольц, вскочивший при виде Сильвии, чтобы взять ее за руки. Кисти у него были робкие и нервные, в серых глазах сквозила нерешительность.
Его жест, впрочем, был и обещающим, и в то же время ни о чем не говорящим и уж точно уверенности не внушал. Сильвия высвободила одну руку и погладила его по голове.
Приветствие Силки Пратта прозвучало как невнятное мычание. Силки как сидел в небольшом кресле на краю стола, так и остался сидеть. Был он маленьким и невзрачным, старался быть незаметным. Только очень наблюдательный человек мог почувствовать пытливый ум по искоркам в его острых маленьких глазах.
