Ее улыбка стала натянутой.
– Я надеялась, что ты что-нибудь извлекла из прошлого, своего ужасного опыта, Дон, но, очевидно, ты ничего не поняла и будешь катиться вниз, к своим несчастьям. Так почему я должна беспокоиться за тебя? Я боюсь, что ты права, – гнев ее вырвался наружу, – это очень поздно для тебя. – Она повернулась к Джимми. – Из вас двоих мне жаль тебя, – мать нервно искривила губы, но уже через мгновение улыбка и шарм вернулись на ее лицо.
Мы с Джимми были утомлены путешествиями и рано легли спать. Утром мы приняли душ, оделись и спустились в столовую позавтракать, там мы оказались первыми, я забыла, что Клэр и Филип прибыли поздно вечером. Они вошли в столовую вместе с матерью и Рэндольфом, намного позже нас.
Как только Филип увидел меня, то сразу заулыбался, но Клэр искривила губы.
– Джимми, – крикнул Филип и с раскрытыми объятиями подбежал к нашему столу, – как ты? Ты выглядишь взрослым.
– Все нормально, – ответил Джимми и пожал руку.
– И Дон, – Филип посмотрел на меня, – ты как всегда прекрасна.
– Спасибо, Филип, – я посмотрела на него и кивнула.
Клэр же молча продефилировала мимо, села за отдаленный столик и заказала апельсиновый сок.
– Доброе утро, – поприветствовала мама.
Она выглядела посвежевшей и хорошо отдохнувшей, волосы ее, как всегда, были великолепны, на ней был легкий макияж, на платье небольшая брошь. Все-таки она красивая женщина, лицо ее никогда не потеряет выражения невинности, но большими синими глазами она могла соблазнить и камень. На ней было черное платье с провоцирующим вырезом.
В противоположность ей, Рэндольф, казалось, не ложился, его глаза воспалились, он был бледен, плечи изогнуты, тот же костюм, что и вчера, только более мятый. Возможно, он и спал в нем, не покидая кабинета бабушки Катлер.
– Мне нравится, что вы встали так рано, – проговорила мать и села. Рэндольф суматошно опустился рядом. Она заказала сок, кофе и яйца. Рэндольф просто кофе.
– Хорошо, – продолжила она, – у нас сегодня много работы, мы с Рэндольфом займемся непосредственно похоронами. Мне кажется, было бы неплохо, если после отпевания в церкви бабушку Катлер принесут в гостиницу, чтобы она отсюда ушла в последний путь. Никто не против? – чуть ли не пропела она.
Филип согласился, Клэр промолчала, словно набираясь в стакане с соком мужества для последующих обвинений.
– Мы слышали, что вы посетили бабушку в больнице, незадолго до того, как она умерла.
– Ну и что?
– Вы, наверное, ускорили ее смерть, ты всегда делала бабушке больно, – предъявила она обвинение.
– Клэр, – воскликнула мать, – пожалуйста, не за завтраком, этого не вынесут мои нервы.
– Бабушка Катлер умерла бы и без меня, ей было достаточно твоей помощи, – парировала я.
Филип громко рассмеялся, и Клэр покраснела.
– Я не потерплю шуточек от внебрачных детей! Может быть, кто-нибудь знает ее отца? Кто? Ну!
– Пожалуйста, – опять попросила мать, – прекратите, у нас траур.
Филип опустил глаза, но продолжал глупо улыбаться, Клэр выразительно фыркнула, а Рэндольф казался настолько погруженным в себя, что его нельзя было посчитать слушателем. Под столом Джимми нашел мою руку и пожал. Мать описала подробно планы похорон, вплоть до цветов, которые она хотела бы разбросать вокруг гроба.
– Конечно, похороны должны быть грандиозными, на всем побережье Катлеров, люди ждут этого.
Мать взяла полный контроль над побережьем, Рэндольф сидел и молча кивал, соглашаясь со всем, словно марионетка в руках жены. Мать готовилась к похоронам как к великому торжеству, день похорон она превратила в день своей коронации. Никогда она не выглядела столь прекрасной. Черное платье украшали тысячи мелких камней и большое колье, неприличное в нормальном обществе на подобных мероприятиях, не говоря об открытом и коротком платье.
По плечам ее ниспадала красивая шелковая ткань, позаимствованная у бабушки.
Рэндольф и Филип надели черные костюмы с галстуками, Клэр – черное платье, из которого вываливались ее талия и грудь, я слышала перешептывание прислуги по этому поводу.
Мать настаивала, чтобы я присутствовала на похоронах, поэтому Джимми купил мне простое траурное платье. Мы с ним поехали следом за матерью, Рэндольфом и Филипом на автомобиле Джимми.
Похоже, бабушка Катлер сумела заказать соответствующую погоду для своих похорон: небо, облака, океан и даже волны, выкатывающиеся на берег, выглядели торжественно. Мои представления о пышности оказались неточными, все было еще величественнее, за бабушкой шли вся церковная община, врач, адвокаты, бизнесмены, местный политический деятель и постоянные клиенты. Все смотрели на нас, особенно на маму. Гроб стоял рядом, по решению мамы закрытым. Священник прочитал длинную проповедь, суть которой сводилась к тому, что удачливые люди нужны общине. Он говорил, что бабушка Катлер, как великолепный лидер, помогала менее удачливым людям. Кончил он словами о том, что вся жизнь бабушки Катлер была посвящена Богу.
Только у Рэндольфа эмоции казались искренними, глаза его наполнились слезами, голова наклонилась. У матери на лице играла улыбка, она важно кивала время от времени, всякий раз, когда ей казалось необходимым, она подносила к глазам белый шелковый платок и склоняла голову, она умела себя подать.
