– Да, Жизель никогда не называла ее иначе чем мадам Андреа или Эдит. Моя мать не принадлежит к тем, кто симпатизирует другим женщинам, а Жизель не прилагала никаких усилий, чтобы быть хорошей невесткой. Но я думаю, что ты вполне справилась.
– Да я почти и слова не сказала за ужином.
– Так Жизель себя и вела. Мой отец очень старомоден. Он предпочитает тихих женщин, с одним исключением… Он ничего не имел против Дафни, потому что она была такая ловкая в делах. Собственно, он был от нее в восторге. Думаю, мама немного ревновала.
Я не стала говорить этого, но подумала, что из Дафни и отца Бо получилась бы отличная пара.
– Как бы там ни было, – сказал Бо, – но мы прошли еще одну проверку. – Он сжал мою руку, глаза его светились счастьем.
Он был прав: у нас получалось. Но, когда мы приехали домой, нас ожидало известие, что звонил Поль и просил с ним связаться.
– Он сказал, что это срочно, мадам, – доложил Обри.
– Спасибо, Обри. Сначала позволь мне проверить Перл, Бо. – Я взбежала вверх по лестнице и застала ее крепко спящей. Миссис Феррер вышла из смежной комнаты, сообщив, что все отлично. Тогда я спустилась в кабинет и позвонила Полю, Бо в это время сидел на диване.
– Все обстоит гораздо хуже, чем мы предполагали, – проговорил он так тихо и отчужденно, что казалось, я слушаю незнакомого человека. Слова он выговаривал нечетко, и я подумала, что он, наверное, выпил.
– Мой доктор говорит, что это самый тяжелый случай из всех, с которыми ему приходилось сталкиваться. У нее были страшные эпилептические припадки, а сейчас она в глубокой коме.
– О нет, Поль. А что сейчас говорит врач?
– Он сказал, что если она и выживет, то наверняка у нее навсегда останется повреждение мозга и, скорее всего, будут постоянные припадки.
– Какой ужас. Что ты собираешься делать?
– А что мне остается делать? Что всем нам делать? Вы с Бо ведь на это и надеялись, так? – ответил он с несвойственной ему горечью.
– Нет, – произнесла я слабым голосом.
– Что значит «нет»? Разве ты не рассказывала мне, как однажды ходила к Мамаше Вуду, чтобы навести на нее порчу? – спросил он.
«Зачем он напоминает мне об этом?»
– Это было очень давно, Поль, и я сразу же потом раскаялась.
– Ну, очевидно, эта порча все еще действует. Рад за вас обоих, – сказал он.
– Поль…
– Мне нужно идти. У меня дела, – бросил он и повесил трубку, прежде чем я успела вымолвить слово.
– В чем дело? – спросил Бо, видя, как я стою с трубкой в руке и смотрю невидящим взглядом.
Сердце стучало, кровь отлила от моего лица. Я рассказала ему то, что сообщил Поль о состоянии Жизель.
– Я не понимаю. Это как раз то, о чем я говорил ему с самого начала.
– Он этому не поверил. Думаю, он надеялся, что вылечит ее и таким образом вернет меня назад, – сказала я.
– Что он собирается делать? – спросил Бо.
– Не знаю. Он так странно со мной разговаривал, совсем на него не похоже. Наверное, он напился.
– Он дал нам обязательство, – твердо проговорил Бо. – И я заставлю его выполнить это обязательство.
Он быстро встал и обнял меня, я положила голову ему на плечо. Он целовал мои волосы, нежно гладил их, опять целовал и шептал на ухо успокаивающие слова.
– Все будет хорошо. Все будет замечательно. Так должно быть, – повторял он как заклинание, но от слов Поля кровь застыла у меня в жилах.
– Я чувствую себя совершенно разбитой, Бо. Я люблю тебя, хочу быть с тобой и хочу, чтобы Перл была с тобой, но над нами все время висит темное облако, каким бы голубым ни было небо.
– Это ощущение пройдет, – пообещал он. – Просто дай себе шанс.
– Думаю, нам лучше повидаться с Полем на следующей неделе. Все равно ведь нужно свозить к нему Перл, правда?
– Наверное, ты права, – произнес он, но видно было, что идея ему не нравится.
Каждый день я звонила Полю, чтобы узнать, как дела. Его почти никогда не бывало дома. Слуги сообщили мне, что он дежурит в больнице. Сначала он не отвечал на мои звонки, а когда наконец начал звонить, говорил со мной все более и более странно, в последний раз, когда мы разговаривали, я едва узнавала его голос.
– Она по-прежнему в глубокой коме. Возможно, придется подключить ее к дыхательному аппарату, – проговорил он безжизненным голосом, будто все чувства покинули его, оставив одну только пустую
