– Это потому что ты так хорошо меня знаешь, Бо. С виду Жизель не так уж и отличалась бы от меня, если бы надела это платье, просто ей было не интересно выглядеть зрелой женщиной. Она думала, что это не сексуально.
– Возможно, ты права, – проговорил он. – Во всяком случае, она ошибалась, если думала, что изысканность не сексуальна. У меня от тебя дух захватывает. – Он подумал немного, а потом кивнул. – Пожалуй, сегодня вечером тебе следует надеть одно из бриллиантовых ожерелий Дафни. Жизель бы надела, – подчеркнул он.
Я вздохнула, посмотрела на себя в зеркало и согласилась, что могла бы чем-нибудь украсить свою шею.
– Кроме того, – продолжал Бо, стараясь развеять мои сомнения, – зачем таить зло на драгоценности, бриллианты же не могут выбирать себе владельцев, правда?
Я засмеялась и подошла к шкатулке с драгоценностями Дафни.
– Уверен, что на ней они никогда так хорошо не смотрелись, – сказал Бо, сияя, пока я примеряла ожерелье, которое, как я помнила, подарил ей мой отец.
– Нет, смотрелись, Бо. Какой бы плохой она ни была и как бы жестоко ни обращалась с нами, она все же была красивой женщиной, обольстительницей, которая завладела сердцем и любовью моего отца, а потом измывалась и мучила его.
– И его брата тоже, – напомнил мне Бо.
– Да, и его брата тоже, – сказала я, вспоминая о бедном дяде Жане.
Хорошо было ускользнуть от своих мрачных мыслей и выбраться на великолепный вечер. На концерт Луиса собрались самые богатые и известные люди Нового Орлеана. Сердце мое наполнилось радостью, когда я увидела его имя и портрет на афишах. Мы присоединились к параду дорогих автомобилей и лимузинов перед входом в театр; водители и лакеи ловко и учтиво распахивали дверцы для дам в модных туалетах и мужчин в так-седо. Когда мы вышли из машины в море огней, мне показалось, что все глаза обратились в мою сторону, наблюдая за каждым движением и прислушиваясь к каждому слову. Помня, что рассказывал Бо об отношении Жизель к подобным мероприятиям, я старалась выглядеть хмурой и напряженной. Напряженной казаться было не трудно, потому что я очень нервничала.
Все, кто подходил к нам поздороваться, спрашивали о состоянии Руби. «Без изменений», – каждый раз отвечал Бо. Они на мгновение изображали сочувствие и переходили к обсуждению других тем. Большинство из присутствующих имели сезонные абонементы и посещали все концерты. Я удивилась, сколь многие знали о Луисе, о том, как он сочинял музыку, когда был слеп, и как, восстановив зрение, гастролировал по всей Европе.
Поскольку никто из друзей Жизель никогда бы не отправился на такой концерт, мне не пришлось столкнуться с их удивлением по поводу того, как я была одета. Тем не менее я была счастлива, когда мы наконец уселись и публика затихла. Под гром аплодисментов вышел дирижер, а затем, под еще более шумные овации, появился Луис. Он занял свое место у фортепьяно, зал замер, и раздались звуки музыки.
Пока Луис играл концерт за концертом, я закрыла глаза и вспоминала вечера в особняке его бабушки. На меня нахлынули воспоминания. Я видела его сидящим за пианино, с глазами, окутанными мраком, но пальцы несли ему свет и вызывали сияние на лице. Вспомнила, как мы сидели вместе на стуле, когда он играл, его прикосновения и поцелуи, как он разразился слезами в своей комнате, когда, наконец, рассказал мне кошмарную историю своих родителей, огромную любовь его матери к нему и гнев его отца.
Как радуга после грозы, Луис восстал из этой бури отчаяния и боли и стал всемирно известным пианистом. Это наполнило мое сердце не только теплом и радостью, но надеждой для Бо, Перл и меня. «Наша буря тоже скоро закончится, – подумала я. – И наступит тихое, сладкое „потом'».
Наконец Луис встал и обратился к публике:
– Последняя часть, как указано в программе, называется «Симфония Руби», это произведение навеяно удивительной молодой леди, которая ненадолго ворвалась в мою жизнь и помогла мне вновь обрести надежду и уверенность в себе. Можно сказать, что она указала мне свет в конце тоннеля. Поэтому я с особым удовольствием исполняю для вас сегодня вечером это произведение, – сказал он.
Лишь немногие в зале подозревали, что речь идет обо мне, Руби Дюма, которой была посвящена эта музыка.
Бо держал мою руку, но ничего не говорил. Я старалась не плакать из страха, что заметят люди, но удержать слезы было невозможно. К тому времени, как прозвучал последний аккорд, щеки мои были мокрые от слез; аудитория была очарована музыкой, и все поднялись, аплодируя. И мы с Бо тоже. Луис откланялся и ушел со сцены в блеске успеха.
– Мне нужно пойти за кулисы, повидать и поздравить его, Бо, – сказала я.
– Конечно, – ответил он.
Гримерная Луиса была наполнена людьми, пришедшими с поздравлениями. Повсюду хлопали пробки от шампанского. Я подумала, что нам не удастся приблизиться к нему и на пять футов, но он заметил меня в конце толпы и поманил нас, попросив людей расступиться. Конечно, все глаза сразу же обратились к нам, люди недоумевали, что это за особые гости?
– Это было чудесно, Луис, – сказала я. – Я так рада, что мы пришли.
– Да, восхитительно, – добавил Бо.
– Спасибо. Я так счастлив, что смог внести небольшую радость в вашу жизнь в это время особых испытаний, мадам Андреа. – Он поцеловал мою руку.
– Жаль, что сестра Жизель сама не смогла здесь присутствовать, – произнес Бо быстро и достаточно громко, чтобы все в комнате услышали. Сердце у меня остановилось от последовавшего молчания. Улыбка Луиса стала шире.
– Да, конечно, ведь мы все хотели бы этого, – сказал он. – Но, несомненно, в некотором смысле она присутствовала здесь, – добавил он с мягкой улыбкой. – Мы молча смотрели друг на друга, затем хлопнула еще одна пробка от шампанского, это отвлекло внимание Луиса и дало нам с Бо возможность пристойно удалиться.
