– Да, конечно, – она пропустила нас внутрь. – Не хотите ли чая?
– Чай – это замечательно.
Мы вошли в колыбель ужаса. Я даже вздрогнула; воспоминания нахлынули как черная волна. Каким чудовищным был этот темный, маленький холл, какими знакомыми были все предметы здесь – портреты женщин в темных одеждах и мужчин, черствых, как прошлогодние сухари. Наверняка, что Эмили знала судьбы этих людей.
– Эмили все еще наверху, – сказала Шарлотта, – в своей постели.
– Лютер позвонил гробовщикам? – Я посмотрела на Джимми, он тоже волновался. – Я поднимусь наверх, взгляну на нее.
По пути мы договорились, что в Медоуз я буду заниматься исключительно документами.
– Встретимся в кабинете Эмили.
– Можно, я пойду тоже, а потом мы попьем чай? – воскликнула Шарлотта.
– Ты покажешь мне дорогу? – спросил Джимми.
Шарлотта побежала вперед, она ходила так же, как и много лет назад, опустив голову.
Когда я вошла в кабинет, раздался бой дедовских часов; то ли они приветствовали меня, то ли прогоняли из этого темного места.
Я зажгла керосиновую лампу и осветила громадный портрет мистера Буша, висевший над столом; обнаружив еще одну керосиновую лампу, зажгла и ее, если бы здесь были и другие керосиновые лампы, я зажгла бы их все в знак того, что Эмили умерла и никто, никто на свете больше не будет заставлять нас жить в темноте.
Подойдя к столу, я стала перебирать бумаги; большинство из Них касалось имущества, находившегося в доме.
– Если ищешь завещание, то ты его не найдешь, – предупредил Лютер, неожиданно появившийся в дверях.
Он совершенно не изменился. Время в этом месте как будто замерзло. Грязными клоками торчали волосы, еще много лет назад ему не мешало бы сходить в баню, прежним осталось бледное лицо.
Он вытер грязные руки о пиджак и сказал:
– Всякий раз, когда разговор касался этого, она говорила, что ее не волнует отсутствие завещания и как распределится наследство после ее смерти.
– Понимаю, придется над этим сильно потрудиться. Ты уже звонил гробовщикам?
– Нет, – его глаза сощурились, – мне не хотелось бы тратить на нее лишние деньги.
– Присаживайся, Лютер, – предложила я.
Он посмотрел на стул около стола, словно я приглашаю его сесть в капкан.
– Пожалуйста, я хочу поговорить с тобой, мы не должны опасаться друг друга, особенно теперь, когда мисс Эмили умерла.
Он присел.
– Если ты так ненавидел Эмили, почему же стал таким же скупым, как она?
– Я говорил тебе однажды об этом. Я живу в этом месте очень давно, так давно, что и не помню, как здесь появился; она думала, что является владелицей Медоуз, но не могла понять, что это не так.
Ведь для того чтобы владеть им, нужно работать, вкладывая в него труд и деньги.
– Она сделала тебя своим рабом после того, как ты сделал ребенка Шарлотте. Не так ли?
Когда-то Шарлотта рассказала мне об этом.
– Да, она тыкала мне этим в нос, как красной тряпкой. Мне нечего стыдиться, – сказал он, высоко поднимая голову. – Эмили вела себя так, словно была посланником Бога на земле. Все Буши, включая миссис Буш, считали, что они лучше всех. Да, они сделали из меня раба, при этом сами частенько грешили, и я знал их грехи, – он улыбнулся. – Еще моя мать рассказывала мне все, что тут происходило.
– А что тут происходило?
Я удивилась его необычной разговорчивости, должно быть, из-за того, что тень Эмили Буш покинула этот дом.
– Мистер Буш был мужчиной уже в годах, хороший фермер, но большой любитель дам. Он частенько их навещал, – рассказывал Лютер.
– Навещал?
– Он пил свой хороший бренди как воду, – продолжал он. – Миссис Буш была хорошей женщиной, я всегда ее любил, она дарила мне вещи, пока никто не видел. Добрая, но болезненная и слабая. Мама говорила, что мистер Буш выпивает все соки из миссис Буш, портит ей жизнь. Она умерла сразу же после того, как...
– Как родила Шарлотту, правда? – я вспомнила рассказ Эмили.
Он откинулся на спинку стула с самодовольной улыбкой на лице.
– Она никогда не рожала Шарлотту, только делала вид, что это так, но мои родители знали правду. Маме приходилось заботиться о ней и о Лилиан.
– Лилиан? Бабушка Катлер?
