сталинскому ареопагу – Кагановича, Молотова, Маленкова. Каганович, выдвигавший Суслова во время чисток 1930-х, на пенсии придумывал ему нелестные прозвища. Не простил ревизионизма и Молотов, кратко охарактеризовавший многолетнюю работу Суслова на идеологическом фронте: «Мало понимал». В книге Феликса Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» есть и свидетельство сталинского первого секретаря ЦК Компартии Грузии Акакия Мгеладзе: «Мгеладзе рассказывал и о Суслове. Позвонил Сталин: «Приедет лечиться Суслов, обрати на него внимание, он туберкулезник, прими его получше». Я хорошо его принял. А он столько говорил о Сталине: «Пойми, ведь только благодаря Сталину мы все так поднялись, только благодаря Сталину все у нас есть. Я никогда не забуду отеческое внимание Сталина ко мне. Если бы не Сталин, я бы умер от туберкулеза. Сталин меня вытащил, Сталин меня заставляет лечиться и лечит!» Может, он рассчитывал, что Мгеладзе все это передаст Сталину? Ну а что говорил Суслов о Сталине в хрущевско-брежневские времена, напечатано в газетах…». Суслов критиковал сталинизм, намереваясь построить свой идеальный «реальный социализм». Но Суслова пугали шатания Хрущева, его хаотические попытки расквитаться не только со Сталиным, но и с победами сталинской эпохи.
В заговоре против Хрущева Суслов участия не принимал. Он примкнул к уже сложившемуся антихрущевскому большинству незадолго до развязки. Но впечатляюще сыграл в этой политической драме роль прокурора. В Екатерининском зале Кремля, на октябрьском пленуме 1964 года, он выступил против Хрущева с обстоятельной речью. За что Суслов клеймил Хрущева? За то, что в центральных газетах портреты первого секретаря публиковались в 1964-м в 8 раз чаще, чем в свое время портреты Сталина. За отказ от ленинских принципов коллективного руководства, за стремление выйти из-под контроля Президиума и ЦК. За непродуманные реформы, за нескромное возвышение зятя…
В 1964—1970-х Суслов поддерживал одинаково уважительные отношения с Брежневым и Косыгиным. Позже, когда Косыгина, по сути дела, отстранили от политических вопросов, Суслов остался в брежневской нише, остался вторым секретарем ЦК, всесильным в вопросах идеологии, пропаганды, международного коммунистического движения. Пост «второго секретаря» ЦК КПСС не был официальным, но в иерархии он ощущался. Суслов дисциплинированно избегал острых углов во взаимоотношениях с Брежневым. Но и в личные охотничьи друзья генерального не стремился. Как не стремился в национальные лидеры. Суслова вполне удовлетворяла кабинетная работа. Пожалуй, самым грандиозным сусловским проектом стал ленинский юбилей – столетие, которым жила страна в 1969—1970 годы. Пышный культ Ленина укреплялся, страна обзавелась грандиозным музейным комплексом в Ульяновске. Песни и стихи о Ленине звучали ежедневно, несколько утомляя общественность. Вот уж когда сусловский принцип «На идеологии мы не экономим» воплотился вовсю. Что ж, если даже в начале 90-х социологические опросы показывали, что подавляющее большинство советских людей считает Ленина величайшим политиком и человеком в истории – значит, Суслов не зря ел свой хлеб. Эпизоды канонической биографии Ленина в СССР знал каждый – от дошкольника до старика. Невозможно было оказаться в стороне от этой идеологической кампании. Кепка, вытянутая вперед рука и взгляд с прищуром стали неотъемлемой частью городского и сельского пейзажа.
После отставки Хрущева многим членам ЦК уже можно было не скрывать симпатий к Сталину. К 1969 году, к девяностолетию вождя, готовился пропагандистский проект «реабилитации Сталина». Суслов то поддерживал проект, то дополнял, то притормаживал. Он боялся резкого поворота, боялся дискредитировать теперь уже идеологию хрущевской семилетки 1956—1963 гг. В кремлевской Ореховой комнате на заседании Политбюро завязалась серьезная дискуссия. Сталинские наркомы Косыгин и Устинов были наиболее последовательными сторонниками немедленной реабилитации. Против выступили Подгорный и Пельше. Возобладала осторожная линия Суслова: негласно запретили публикацию антисталинских выпадов, в газетах лаконично написали о заслугах юбиляра. В начале 1980-х станет ясно, что широкая реабилитация Сталина повысила бы популярность партии в массах, особенно среди военных и рабочих. Но придется всерьез ссориться с интеллигенцией. Новая попытка возвращения к сталинизму (лидером которой будет Устинов) оборвется смертью маршала…
Окрестили Суслова «серым кардиналом» с таким высокомерием, как будто публичное самолюбование вождей лучше подковерной службы «верой и правдой».
Он навсегда потерял сознание 21 января 1982 г., во время просмотра траурной передачи о Ленине. После новых польских событий и таинственного самоубийства генерала Цвигуна ему было все сложнее опираться на испытанную логику осторожного компромисса. Хоронили его у Кремлевской стены, рядом со Сталиным. Хоронили с невиданным размахом. Брежнев искренне прослезился, речь его была малоразборчивой, но душевной: он взывал к ушедшему товарищу. А велеречивый академик П.Н. Федосеев сказал: «Вся многогранная деятельность товарища Суслова являла живой пример ленинской партийности в идеологии и высокой политической бдительности… Многочисленные кадры советской интеллигенции высоко ценят заботу Михаила Андреевича Суслова о развитии науки и культуры, о научно-техническом и культурном прогрессе нашей социалистической Родины». Закончилась вахта.
И моя прабабушка резонно заметила: «Суслов вовремя умер».
Юрий Владимирович Андропов
Любимое журналистское определение – человек-тайна – так и напрашивается в заглавие очерка об Андропове.
В фильме «ТАСС уполномочен заявить», снятом под патронажем КГБ во время недолгого правления генерального секретаря ЦК КПСС Андропова, есть любопытный эпизод. Черный лимузин выезжает с площади Дзержинского, маневрирует на пустой Старой площади и по улице Куйбышева заезжает в Кремль. Эти кадры любят включать в документальные фильмы о политической жизни семидесятых. Лучше всего они иллюстрируют судьбу Юрия Владимировича Андропова. Он работал и на Старой площади, и на Лубянке, и в Кремле.
Человек-тайна
Происхождение Андропова – тайна из тайн. В официальной биографии было указано: «Родился на станции Нагутская Ставропольского края в семье рабочего-железнодорожника». Никакой крепкой рабочей семьи не было. Было детство в стиле рассказов Горького.
Юра родился в первый год Мировой войны, три года ему было в год революции. Нагутская – казачья станица, по некоторым сведениям, отец Андропова был казаком. Горбачев в своих мемуарах вспоминает, что Андропов знал наизусть десятки казачьих песен и пел их во время ночных посиделок у костра в Железноводске. Андропов писал об отце: «Работал дежурным по станции, затем начальником станции Нагутинская Северо-Кавказских железных дорог. В 1915 (или 16) году отец переезжает на станцию Беслан, где работает ревизором (или контролером) движения. Отец происходит из донских казаков. Его отец (мой дед) или учитель, или инспектор училищ (точно не знаю, никогда его не видел)». В другой автобиографии Андропов добавил: «Отец учился в Институте путей сообщения, но был оттуда исключен за пьянство. Имел 2-х дядей в городе Ростове-на-Дону (по отцу). Сам я их никогда не видел. По рассказам матери – оба служили на железной дороге. Сейчас оба умерли».
В 1916-м (по другим данным – в 1919 году) Владимир Константинович Андропов умер. В анкете Андропов писал, что остался без отца в двухлетнем возрасте. В 1923-м не стало и матери. В 1928-м четырнадцатилетний Андропов, не желавший висеть на шее у отчима, ушел в самостоятельную жизнь. Работал грузчиком, подвизался на телеграфе, был помощником киномеханика…
Отца Андропова, по-видимому, трудно считать полноценным пролетарием. Он учился в железнодорожном институте – то ли в Харьковском, то ли аж в Московском.
Еще более загадочная личность – мать Андропова, Евгения Карловна. В девичестве она носила фамилию Флекенштейн. Андропов утверждал, что в дом Флекенштейнов она была подброшена. Так или иначе, воспитание она получила в небедной еврейской (по другой версии – финско-немецкой) семье. Всю жизнь она преподавала в школе. Отчим нашего героя – Виктор Александрович Федоров – был железнодорожным рабочим, помощником паровозного машиниста, санитарным смотрителем на станции Моздок. Потом Виктор Александрович принялся учить слесарному делу мальчишек из фабричной семилетки, в которую поступил и семилетний Юра.
Возможно, мать Андропова была еврейкой. Внешность Юрия Владимировича свидетельствует о том, что без южных кровей здесь не обошлось. Можно предположить еврейских предков, а можно – греческих, армянских, грузинских или осетинских… Но круг, в котором воспитывался Юрий – отчим, работники
