– Прощай, папа, – прошептала я. – Спасибо за то, что ты любил меня больше, чем мой настоящий отец. В моем сердце ты навсегда останешься моим настоящим отцом. – Я замолчала и с трудом проглотила комок в горле, прежде чем могла продолжить. – Прощай мама. Хоть ты и ушла в мир иной, ты всегда будешь рядом со мной.
Я взглянула на дядю Филипа, подошедшего сзади. Он не отрывал взгляда от маминого гроба, и слезы потоками струились по его лицу, капая с подбородка. Он нежно коснулся гроба, закрыл глаза и отступил назад вместе со мной. Оба гроба опустили в могилу.
Я услышала рыдания. Я хотела утешить Джефферсона, но сама не смогла сдержать слез. Гейвин обнял меня. Дедушка Лонгчэмп стоял с опущенной головой, а Эдвина стояла рядом, обхватив себя руками. Ферн больше не смеялась, но и не плакала. Она выглядела усталой и чувствовала себя неуютно. Ее приятель был смущен, возможно, он спрашивал себя, зачем он здесь. Бронсон усадил бабушку Лауру назад в инвалидную коляску и повез к могилам. Я видела, как он пытается ей все объяснить и как она качает головой. Возможно, до нее только что дошло, что произошло.
– Ну, пошли, – произнесла тетя Бет, ведя перед собой Ричарда и Мелани. – Давайте пойдем домой.
Домой, подумала я. Как теперь это может быть домом без папы и мамы? Теперь это только оболочка дома, воспоминание, дом полный теней и старых отзвуков, место, где мы просто держим свою одежду, где беседуем, место, где мы едим, теперь спокойнее, чем когда-либо. Уже в прошлом смех папы, когда он подтрунивал над мамой, в прошлом то, как мама сидела и улыбалась, в прошлом ее поцелуи и нежные объятия, которые оберегали нас от чудищ и приведений из наших снов и прогоняли их.
Небо потемнело. Природа имеет право на этот гнев, думала я. Мы медленно пошли от могил мимо остальных фамильных захоронений, минуя большой памятник старухе Катлер. Я была уверена, что маме не придется встречаться с ней снова, потому что старуха Катлер никогда не попадет на небеса.
– Запомните, дети, – сказала тетя Бет, когда мы сели в лимузин. – Вытирайте ноги перед тем, как войти в дом.
Я взглянула на нее и подумала – уж не ночной ли кошмар все это.
Компромиссы
Дядя Филип был так разбит, что тете Бет пришлось заняться организацией приема после похорон. Почти все в доме прилежно выполняли распоряжения тети Бет. Мистер Насбаум и Леон готовили то, что ей казалось подходящим для такого случая. Они работали в доме под ее присмотром. Она попросила Баста Морриса и остальных людей, следящих за состоянием площадок вокруг отеля, принести дополнительно еще столы и скамейки и поставить их на главной лужайке. Мы знали, что придет очень много людей, чтобы выразить свои соболезнования и утешить семью. Ни Джефферсон, ни я не были в настроении принимать людей, даже тех, кто искренне хотел выразить свою любовь и симпатию, но я знала, что это необходимо сделать, и в любом случае тетя Бет заставит нас принять на себя эти роли и положение в доме.
– Вы с Джефферсоном сядете здесь, дорогая, – сказала она, указывая на диван в гостиной. – Милани и Ричард сядут рядом, а я буду подводить к вам людей.
– Я не хочу принимать гостей, – почти жалобно произнес Джефферсон.
– Я понимаю, что тебе не хочется, милый, – улыбнулась тетя Бет, – но ты сделаешь это ради твоих родителей.
– Почему?
– Он всегда доводит людей до бешенства своими вопросами, – прокомментировал Ричард, скривив рот. Его губы были тонкими как резиновый шнур, и иногда ему так удавалось их скривить, что мне казалось, они могут лопнуть.
– У него есть все права задавать вопросы, Ричард, – резко возразила я.
– Конечно, конечно, – согласилась тетя Бет раздраженно певучим голосом. Она подошла, чтобы приласкать Джефферсона, но он отстранился. – Спрашивай, что пожелаешь, дорогой.
Джефферсон покрепче сжал губы, и его глаза стали маленькими и злыми, но тетя Бет снова погладила его по голове и удалилась. Прежде чем мы успели поссориться еще по какому-нибудь поводу, в дом начали прибывать люди. Это впечатлило и потрясло даже Джефферсона. Казалось, что приехали все, кто жил где- нибудь недалеко от Катлерз Коув. Даже кое-кто из наших частых постояльцев прибыли к нам, как только услышали о трагедии.
Тетя Бет порхала вокруг как канарейка, клетка которой ограничена стенами гостиной и холлом. Она встречала приходивших и указывала им на нас. Это довольно быстро оказалось утомительным процессом, но я не могла не заметить, что люди, обнимавшие и целовавшие меня и Джефферсона, действительно переживают. Я была очень удивлена тем, как много людей, которых затронула смерть моих родителей. Тетя Триша заботилась о нас, присматривая за тем, чтобы нас с Джефферсоном покормили. Она оставалась с нами так долго, как могла, и отвела нас в сторону, чтобы попрощаться.
– Мне необходимо вылететь в Нью-Йорк, – сообщила она. – У меня просто сердце разрывается, когда я думаю о том, что мне придется вас покинуть.
– Я понимаю, тетя Триша, – кивнула я, вспомнив, как папа обычно над ней подшучивал. – В конце концов ты в театре, – добавила я, подражая ему. Она улыбнулась.
– Я так по вас буду скучать! – Тетя Триша взглянула на Джефферсона. Он в отчаянии замотал головой, и из его глаз потекли слезы. – Ах, дурачок, – вздохнула она, крепко прижимая его к себе. – Будь хорошим мальчиком и слушайся своих тетю и дядю, хорошо?
Джефферсон неохотно кивнул.
– Я скоро тебе позвоню, Кристи, а может, через несколько недель ты навестишь меня в Нью-Йорке и будешь ходить на представления каждый вечер. Хочешь?
– Очень, тетя Триша!
Она стояла, закусив губу и кивая. Затем она оглянулась так, как будто за ней охотится привидение, и быстро ушла. И всего несколько минут спустя ко мне подошел Гейвин и сообщил, что дедушке Лонгчэмпу тоже нужно срочно ехать.
– Его сердце просто на части разрывается, когда он сидит здесь и видит всех этих людей, прогуливающихся взад-вперед, – объяснил Гейвин. – Он даже готов просто сидеть в зале ожидания в
