Вульфа и меня усадили лицом к окну. К тому времени, как Хайетт положил телефонную трубку, мы с Вульфом уже сидели рядом с лопоухим, который расположился за маленьким столом и вооружился блокнотом и ручкой.
Хайетт, поднявшись, пригласил Грума занять место за соседним письменным столом, но Грум, поблагодарив, отказался, затем уселся в свое кресло лицом к нам и вперился взглядом в Вульфа.
– Мистер Хайетт разрешил мне прочитать ваш отчет, – начал он. – Я имею в виду ваш отчет госсекретарю по поводу прослушивания телефона. Он уже сказал мне, что ваш сегодняшний рассказ – почти точное повторение изложенного в отчете. Вы не хотите что-либо изменить в своем отчете?
– Нет, сэр.
– Или, может, что-то добавить?
– Смотря с какой целью. Если меня или мистера Гудвина подозревают в убийстве, то я хочу кое-что добавить. Нас подозревают?
– Давайте скажем так. Вас никто не обвиняет. Полиция задержала вас, чтобы выяснить, знаете ли вы что-нибудь об убийстве человека, который, как вы утверждаете, был вашим клиентом и дал вам повод для недовольства. Ведь это так?
– Не спорю. Я только хочу добавить кое-что к уже изложенному в отчете.
– Пожалуйста.
– Сегодня к десяти часам мне было предписано госсекретарем явиться в Олбани по этому адресу. Из своего дома в Нью-Йорке я выехал сегодня в шесть часов утра на машине; за рулем сидел мистер Гудвин. По пути мы остановились всего один раз – перекусить и выпить кофе. Сюда мы приехали чуть раньше десяти. Когда мы вошли в здание, нас направили в комнату номер сорок два на четвертом этаже. Мы пошли сразу туда, ни с кем по пути не заговаривая. Я оставался в этой комнате, пока меня не вызвали к мистеру Хайетту. Мистер Гудвин отлучился один раз – он и мисс Салли Колт принесли всем кофе. За все время, что я был в здании, я не видел и не говорил с… Как мне называть этого человека?
– Которого убили?
– Да.
– Называйте его своим клиентом.
– Мне бы не хотелось так его называть, по крайней мере сейчас. Обычно у меня клиенты другого рода. До того дня, как этот человек, назвавшийся Отисом Россом, позвонил мне и нанял меня – об этом говорится в моем отчете госсекретарю – я его ни разу не видел и никогда с ним не общался. А после тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года я не общался с ним ни разу и даже не знал о том, где он находится. Лишь сегодня я вновь услышал о нем, когда мистер Гудвин, выйдя из комнаты следом за мистером Хайеттом и тут же вернувшись, сообщил мне, что этот человек лежит мертвый в соседней комнате. Сам я увидел его несколько минут назад, когда в соседней комнате мне показали его труп. Я не знал, что он здесь, в одном с нами здании. Впрочем, бесполезно повторять все те же «не знаю», «не видел» и другие «не». Мне ровным счетом ничего не известно ни о том, как он умер, ни о том, где он находился и куда собирался пойти перед смертью. Добавлю еще, что я также не имею ни малейшего представления о том, что могло бы хоть как-то помочь в расследовании этого убийства.
Вульф чуть помолчал, через минуту закончил:
– Вот и все, мистер Грум, что я могу вам сказать. Не знаю, есть ли смысл задавать мне вопросы, но, если хотите, попытайтесь.
– Что ж, попытаюсь. – Грум посмотрел на меня. Я уж подумал, что настала моя очередь, но он снова перевел взгляд на Вульфа. – Вы сказали, что вошли в здание чуть раньше десяти. Точнее, насколько раньше?
– Точно не знаю. Я не ношу часов. Когда мы вошли, мистер Гудвин отметил, что было без пяти десять. Он заявил при этом, что его часы никогда не врут больше чем на тридцать секунд.
– А сколько было времени, когда вы вошли в сорок вторую комнату?
– Этого я тоже не знаю. Могу лишь прикинуть. Я бы сказал, что весь мой путь мог занять минуты четыре – от входа до лифта, затем подъем на лифте на четвертый этаж и несколько шагов по коридору до двери в сорок вторую комнату. Значит, в комнату мы вошли примерно без одной минуты десять.
– А что, если кто-то один из собравшихся или даже все будут утверждать, что вы вошли в четверть одиннадцатого?
Вульф смерил его взглядом.
– Мистер Грум, ваш вопрос беспредметен, и вы сами это отлично понимаете. Если это угроза, то она больше похожа на булавочный укол. Если же это ваша гипотеза, то она весьма дерзкая. А если у кого-то из них и впрямь хватит наглости заявить такое, то я ему не позавидую. И всем остальным тоже, если они посмеют его поддержать. Если вы желаете получить ответ на ваш вопрос в той форме, как вы его поставили, то, значит, либо часы мистера Гудвина идут неправильно, либо его подвела память, либо, наконец, он попросту лжет.
– Так. – Похоже, Грума было не так-то легко вывести из себя. – Само собой, Гудвин, вы подтверждаете слова Вульфа. Верно?
– Само собой, – в тон ему ответил я.
– Я спрашиваю – да или нет?
– Да.
– Включая и время, когда вы вошли в здание?
– Да. Мы вошли сюда в девять пятьдесят пять.
Грум встал и подошел ко мне.
– Позвольте взглянуть на ваши часы.
Я вытянул руку и подтянул манжет рубашки, чтобы ему был виден циферблат. Грум взглянул на мои часы, потом на свои, затем снова на мои и, обернувшись к лопоухому, произнес:
– Отметьте, что часы Гудвина по сравнению с моими отстают на двадцать секунд.
Вернувшись на свое место, он продолжил:
– Возможно, вас удивляет, почему я не стал говорить с вами по отдельности. Но я рассудил, что только потерял бы время. Я наслышан о вас, о вашей репутации и методах вашей работы, и я понял, что если вы сговорились и сочинили эту историю, то нечего и пытаться поймать вас на разногласиях, все равно ничего не получится. К тому же мистер Хайетт собирается пойти пообедать, а мне хотелось побеседовать с вами в его присутствии – сейчас вы поймете, почему. – Он повернулся к Хайетту и добавил: – Прошу вас, мистер Хайетт, повторите им то, что рассказали мне.
Хайетт пригладил волосы и наклонился вперед, поставив локти на стол.
– Вы имеете в виду – про то, что произошло сегодня утром?
– Да. Только это.
– Ну, я приехал рано, когда еще не было девяти. Здесь уже был один из моих служащих. Том Фрэзер. Мы вместе с ним сидели за письменным столом, просматривая те материалы, которые могли понадобиться для сегодняшнего собеседования. Тут позвонила секретарша и сказала, что меня хочет видеть какой-то человек, по его словам, по срочному и секретному делу, хотя уточнить что-либо он отказался. Он назвался Донахью – это имя мне ровным счетом ничего не говорило. Мне не хотелось, чтобы он сидел здесь и смотрел, чем мы занимаемся, поэтому я сам вышел к нему с намерением побыстрее от него отделаться. Донахью сидел в коридоре на скамейке. Он не хотел разговаривать в коридоре, и я отвел его в ближайшую пустую комнату, как раз в тридцать восьмую. Шатен средних лет, примерно моего роста, с карими глазами…
– Они его сами видели, – вставил Грум.
– А, тем лучше. – Хайетт суетливо продолжил. – Он сказал, что его зовут Уильям А. Донахью и что он хочет заключить сделку. Он пояснил, что когда разузнал, что Ниро Вульф – один из тех, кого вызвали сегодня на дознание, то он струсил и хочет выпутаться из переплета, в который попал. Так он выразился. Капитан, мне все подробно пересказывать? Мы с ним разговаривали не меньше двадцати минут.
– Расскажите только самое главное.
– Хорошо, вот самое главное. Он долго ходил вокруг да около, путаясь в словах, но суть сводилась к следующему. Он сказал, что в связи с одной аферой, в которую он ввязался, – что за афера, Донахью не сказал – он занимался тем, что организовывал прослушивание телефонных линий. Одну из таких операций
