Я удивился.
– Ну, слово «близки» можно понимать по-разному. Что именно вы имеете в виду?
– Вы прекрасно понимаете.
Мои плечи слегка приподнялись:
– Раз вы не желаете уточнять, мне придется догадываться.
Плечи опустились.
– Если вы подразумеваете самое скверное – или самое лучшее, в зависимости от того, как смотреть на это дело, тут прочерк. Я знаком с ней три года, увидел впервые, когда она привезла сюда початки. Вы сами ее видели?
– Да.
– Значит вам известно, как она выглядит. Таким образом, ваши предположения можно посчитать за комплимент. Девушка не из кротких овечек. Возможно, она и хотела бы выглядеть скромницей, но она не может не кокетничать, потому что это у нее в крови. Ведь она не выпросила себе ни глаз, ни голоса, ни фигуры, ими наделила ее природа. Ее речь – нечто особенное, ты не только никогда не знаешь, что она тебе скажет, она сама этого не знает. Однажды вечером я ее поцеловал, поцеловал от всей души, а когда отпустил, она мне и говорит: «Один раз я видела, как лошадь целует корову». Но она очень скверно танцует, а после шоу, матча, какого-нибудь соревнования я люблю часок-другой потанцевать под оркестр. Поэтому в этом году мы с ней редко виделись. Последний раз встретились пару недель назад на какой-то вечеринке. С кем она туда пришла, не знаю, только не со мной. Что касается наших с ней «близких» отношений в том смысле, как это понимаете вы, чего вы ждете? Этого нет, но даже если бы и было, мы-то с вами не настолько близки, чтобы я стал вам про такое трепаться… Что еще?
– Очень многое. Вы устроили ее на работу к этому Карлу Хийдту, вы же нашли ей квартиру всего в шести кварталах отсюда.
Я вскинул голову:
– Кто вам все это наговорил, Карл Хийдт?
– Нет, она сама.
– И она не упоминала имени мисс Хийдт?
– Нет.
– В таком случае честь ей и хвала. Вы накинулись на нее в отношении убийства, а она не пожелала втягивать в эту историю мисс Роувен. Так вот, однажды, это было во второе лето, как Сью стала нам привозить кукурузу, она мне сказала, что хотела бы найти для себя работу в Нью-Йорке, и попросила ей помочь. Поскольку ни один из моих приятелей не смог бы предложить ей ничего подходящего, я посоветовался с мисс Роувен, и та принялась за дело. Начать с того, что она нашла двух порядочных девушек, с которыми Сью сняла одну квартиру на троих не в шести, как вы сказали, а всего лишь в пяти кварталах отсюда. Мисс Роувен заплатила за курс обучения Сью в Мидтаун-студии, позднее Сью с ней за это рассчиталась, и, наконец, рекомендовала Карлу Хийдту испробовать девушку в качестве манекенщицы. Как я слышал, сейчас Сью считается одной из самых популярных манекенщиц в Нью-Йорке, получает по сто долларов в час, но это всего лишь разговоры… Я не видел ее портретов на обложках модных журналов, И я не находил ей ни работы, ни места для жилья. Но я знаю мисс Роувен лучше, чем ее знает Сью, и уверен, что она не рассердится за то, что я назвал ее имя инспектору полиции… Есть еще вопросы?
– Очень много. Когда и как вы узнали, что Кеннет Фабер вытеснил вас и сам занял ваше место при мисс Мак-Леод?
Я буквально подпрыгнул от негодования:
– Чепуха!
И повернулся к Вульфу:
– Ваша честь, я категорически возражаю против данного вопроса на том основании, что он оскорбительный, наглый и внушающий отвращение. Он допекает, что меня можно «вытеснить» даже оттуда, где я никогда не бывал.
– Возражение принято.
Уголки губ Ниро Вульфа слегка приподнялись:
– Вам придется иначе сформулировать свой вопрос, мистер Кремер.
– Черта с два!..
Глаза Кремера были прикованы ко мне.
– Не советую вам запираться, Гудвин. У нас имеется подписанное мисс Мак-Леод заявление… Что произошло между вами и Фабером, когда тот приезжал сюда неделю назад?
– Что произошло? Он передал мне кукурузу.
– Не поясничайте! Мне не до каламбуров… О чем вы говорили?
– Дайте припомнить.
Я сжал губы, изображая глубокое раздумье.
– Раздался звонок, я пошел отворить дверь, увидел Фабера и сказал… Цитирую: «Привет. Как обстоят дела на ферме?» Передавая мне картонку Фабер ответил: «Паршиво, благодарю вас. Жара, к тому же я натер себе волдыри на руках». Я возразил. «Какие могут быть волдыри, если вы прирожденный сельский житель?» Он послал меня к черту и ушел, а я запер дверь.
– И это все?
– Все.
– О'кей.
Кремер поднялся:
– Вы не носите шляпу. Вам достаточно минуты на сборы. Захватите зубную щетку и идемте.
– Послушайте!
Я поднял руку ладонью вверх: это любимый жест Вульфа, когда он говорит о чем-то семейном.
– Я способен махнуть рукой на собственные удобства в случае необходимости, но сейчас этого нет. Время близится к ночи. Если мои показания в чем-то расходятся с заявлением Сью, разумеется, вам желательно поработать со мной до того, как я с ней встречусь. Валяйте, я к вашим услугам. Спрашивайте и уточняйте.
– Даю вам минуту. Собирайтесь.
Я продолжал сидеть.
– Нет, теперь у меня все основания возмущаться, и я возмущаюсь. Вы должны обосновать законность вашего требования.
– Вы воображаете, что я не смогу это сделать?
Во всяком случае мне удалось вывести его равновесия.
– Вы задерживаетесь в качестве основного свидетеля.
Я не спешил.
– У вас, конечно, нет ордера, но я не стану скандалить…
И повернулся к Вульфу:
– Если я вам завтра понадоблюсь, вы можете позвонить Паркеру.
– Позвоню…
Он повернулся:
– Мистер Кремер, зная ваши незаурядные таланты, я частенько поражаюсь вашей самодовольной негибкости. Вы настолько захвачены мыслью о том, как бы вам посильнее зацепить мистера Гудвина на крючке, что полностью игнорировали те важные факты, на которые я обратил ваше внимание.
Он указал пальцем на три кучки початков на письменном столе.
– Кто срезал эти початки, а?
– Это ваша забота, – разъярился Кремер, – меня же заботит нечто куда более серьезное: кто убил Кеннета Фабера. Пошли, Гудвин!
Глава 2
