безопасности, поскольку Никсон своими действиями дискредитировал весь этот бизнес. Эркарт, по замыслу Бассетта, должен был подтвердить бесполезность попыток протолкнуть теперь через конгресс любой проект закона, так или иначе связанного с электроникой. Он ожидал от Айго заявления о массовых увольнениях по собственному желанию работающих в электронной промышленности специалистов всех уровней, о невозможности найти им замену. Джадд и я обязаны были, по мнению Бассетта, подтвердить наличие оснований для судебного преследования Никсона, и он хотел, чтобы мы предприняли соответствующие шаги. Одному Богу известно, что он ожидал от Хана. Быть может, хотел, чтобы тот выдал ему беспроцентный кредит в десять миллионов для финансирования всей антиниксоновской кампании.
Вульф с любопытством смотрел на Акермана.
– И все вы, взрослые люди, – сказал он, – вероятно, вполне разумные, серьезно обсуждали подобную чепуху? Или вы были изрядно выпивши?
– Нисколько. Джадд и я не приняли даже обычного мартини. Мы знали: Бассетт обязательно закажет «Монтраше» и «Шато-Латур», как всегда… Вы не знали Харви Бассетта. Он мог продать эскимосу ледяные кубики. Кроме того, конечно, он являлся источником наших доходов. По крайней мере для двух из нас – главным источником, а никто ведь не плюет в колодец, из которого пьет. Вы едите жареного фазана, запиваете его «Шато-Латуром» и корчите из себя очень внимательного слушателя. Большинство поступает именно так. Я – тоже. Судя по тому, что я слышал о вас, вы придерживаетесь, по-видимому, иной тактики.
– У каждого свой стиль. Я с достаточным уважением отношусь к моим источникам дохода. Кто- нибудь…
– Как и у меня, у вас для разных случаев разные клиенты. Кто ваш клиент в этом деле?
– Им являюсь я, – заявил Вульф. – Меня оставили в дураках. Плюнули мне в лицо. Пьер Дакос был убит в моем доме, и виновный заплатит за это. Кто-нибудь…
– Тогда почему вы утаиваете улики от полиции?
– Да потому, что это дело затрагивает в первую очередь мое самолюбие. Кроме того, мои сведения не обязательно являются уликами. Как раз это я и стараюсь прояснить. А теперь хочу в третий раз спросить: кто-нибудь из ваших клиентов связан каким-то образом с Уотергейтом?
– В Вашингтоне всякий так или иначе связан с Уотергейтом. Преувеличение, конечно, но не слишком сильное. Присяжные на проходящих многочисленных судебных разбирательствах имеют тысячи родственников и друзей. Однако ни один из моих нынешних или прошлых клиентов прямо не замешан в Уотергейтском скандале. Предполагается, что вопросы задаете вы, но позвольте и мне кое о чем спросить. Вы действительно думаете, что один из нас убил Харви Бассетта? Или каким-то образом причастен к убийству официанта?
– Разумеется. Я ведь не зря плачу сорок долларов в час трем классным специалистам, которые собирают о вас информацию. Знаете ли вы: был ли кто-либо из остальных участников ужина как-то связан с Уотергейтом?
– Насколько мне известно – никто. Если бы я был Халдеманом, то ответил бы: «насколько я помню», но я ведь не Халдеман.
– Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести часов вечера до двух часов утра?
– Черт возьми! Вы все-таки спрашиваете. Хорошо помню, потому что в ту ночь умер Бассетт. Я был дома в Вашингтоне. С девяти часов вечера и далеко за полночь я играл в бридж с женой и двумя приятелями. Проснулся в субботу поздно. В девять часов утра меня разбудила жена и сообщила об убийстве Бассетта. Какое время вас еще интересует? Понедельник? Находился весь день в своей вашингтонской конторе. Следующий вопрос?
Вульф любит повторять: неуязвимых алиби не существует, но я очень надеялся, что он не пошлет меня опровергать первое алиби. Жены и приятели легко могут соврать, но в действительности нас интересовало лишь второе, касающееся понедельника.
Вульф взглянул на стенные часы. Восемь минут двенадцатого.
– Сегодня я мало спал, – заметил он. – Все еще намерены встретиться с окружным прокурором?
Акерман отрицательно покачал головой.
– Вы слышали, что они сказали. Особенно Джадд. Он на вашей стороне. Все, чем мы располагаем, – это информация, полученная от вас. Я сегодня тоже не выспался. Хотел бы поймать ночной самолет до Вашингтона.
– Тогда извините меня, – проговорил Вульф, поднимаясь и направляясь к двери. – Иду в постель.
– А он у вас со странностями, – заметил Акерман, тоже вставая и выходя в коридор.
Глава 10
Когда Вульф утром в пятницу, в одиннадцать часов, спустился в кабинет, Роуман Вилар уже сидел в красном кожаном кресле. Для меня это было довольно деловое утро. Оно началось с обычных телефонных докладов наших помощников. Я сообщил им о прошедшем накануне совещании у Вульфа, о том, что не получено никаких дополнительных сведений, диктующих необходимость изменить их программы, в соответствии с которыми им надлежало действовать и далее: Солу – собирая сведения на Джадда, а Фреду – на Вилара. День, проведенный Орри в ресторане «Рустерман», не дал результатов. Никто не видел в понедельник днем или вечером в мужской раздевалке незнакомых людей. Получив заранее за завтраком в кухне инструкции от Вульфа по домашнему телефону, я переключил Орри на Бенджамина Айго.
Принял я и три других телефонных звонка. Один – от Лона Коэна, пожелавшего выразить сожаление по поводу того, что пришлось обойтись без моего обычного денежного вклада в его выигрыш в покер – по существу, откровенная клевета, так как я выигрываю не реже, чем он, и почти не отстаю в этом отношении от Сола Пензера. Лон также хотел знать, когда я наконец выложу все начистоту. Другой звонок – от Билла Уэнгерта из «Таймс», намекнувшего на возможность поместить мой короткий репортаж на восемьдесят четвертой странице, если я срочно пришлю информацию ему лично в праздничной упаковке. Третий звонок был от Франсиса Акермана из его вашингтонской конторы; он сказал, что если Вульф пожелает вновь встретиться с ним, то об этом следует оповестить заранее – по меньшей мере за день, – и предупредил, что, возможно, наш телефон прослушивается, а в кабинете установлен «жучок» или тайный микрофон. Ничего не скажешь, Уотергейт сильно подействовал юристам на нервы.
Ни звука от Кремера или из канцелярии окружного прокурора. С Роуманом Виларом мне удалось связаться с третьей попытки, и он заявил, что ему придется отменить две важные встречи, но в одиннадцать часов он будет у нас.
Выполнил я и другие текущие дела: приготовил на подпись Вульфу чек на три тысячи долларов – полторы тысячи долларов резервной наличности уже подходили к концу – и, кроме того, отстриг купоны, срок которых истек первого ноября, у внушительной пачки муниципальных облигаций, хранящихся в отдельной секции сейфа со своим собственным замком.
Отстригая, я скорчил гримасу – прибыль на эти облигации составляла пять и две десятых процента, тогда как выпускаемые в последнее время муниципалитетом свободные от налогообложения долговые обязательства приносили почти восемь процентов дохода. Жизнь вовсе не шутка, когда принадлежишь к группе населения, облагаемой высоким подоходным налогом, который соответствует пятнадцати процентам от годового суммарного заработка. Остается только стричь купоны или поручить эту операцию Арчи Гудвину, если вы слишком заняты, нянчась с орхидеями.
Роуман Вилар не был рядовым специалистом в своей сфере деятельности. По словам Фреда, «Вилар ассошиейтс» являлась, пожалуй, самой крупной и наиболее известной компанией в области промышленной безопасности. Чтобы связаться с ним по телефону, мне пришлось преодолеть последовательно два барьера из въедливых секретарей. Явившись к нам, Вилар начал разговор не с вчерашних вопросов, а с ходу предложил работу Вульфу и мне.
– Прежде чем мы перейдем к Харви Бассетту и вашим проблемам, – заявил Вилар, – мне бы хотелось кое о чем поговорить. Идею подал один из двух моих помощников, когда я сообщил о предстоящей встрече с
