Подозрения Конан Дойла пали на двух братьев Шарп, Ройдена и Уоллеса[49], которые издавна враждовали с семейством Идалджи. Указания были лишь косвенные, но у Ройдена был определенный 'перевес': было известно, что в прошлом он подделывал письма, работал подручным у мясника и как-то раз исполосовал ножом обивку в железнодорожном вагоне. Джорджа Идалджи он знал со школьной скамьи и, возможно, еще с детских лет питал к нему вражду, но впоследствии был из школы исключен. Те десять месяцев, что он служил в море на скотовозе, совпали со временем, когда преследования семейства Идалджи затихли. Конан Дойл с таким азартом разрабатывал эту версию расследования, что к нему тоже стали поступать письма с угрозами. Для возбуждения дела улик не хватало, однако, как горячо настаивал Конан Дойл, против Шарпов их было гораздо больше, чем против Идалджи.
Конан Дойл считал, что вся эта история — позорное пятно на британском правосудии. 'Я и теперь, после стольких лет, не могу спокойно думать о том, как велось это дело', — писал Конан Дойл в автобиографии. Его огорчало, что он не смог добиться более основательных результатов, но ему самому эта работа принесла большую пользу. Негодование, которое вызвало в нем дело Идалджи, развеяло апатию, охватившую его после смерти первой жены, и направило горе и уныние в конструктивное русло. Еще несколько месяцев Дойл продолжал в одиночку добиваться реабилитации Идалджи, но в конце концов ощутил, что готов вернуться к нормальному образу жизни.
18 сентября 1907 года Конан Дойл в узком семейном кругу сочетался браком с Джин Лекки в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Службу венчания провел его зять — преподобный Сирил Эйнджел, шафером был брат Иннес. После свадебного путешествия по Средиземному морю у молодоженов началась новая жизнь. И Джин хотела начать все заново, поэтому было решено, что семья уедет из Хайндхеда. Конан Дойл купил новый дом, называвшийся Уиндлшемом, на окраине суссекского городка Кроуборо, у самого Эшдаунского леса. В Уиндлшеме Конан Дойл прожил всю оставшуюся жизнь, с годами добавил пристройки к основному зданию. А поскольку отсюда до Лондона было не так уж близко, он снял для профессиональных и светских нужд квартиру в столице близ вокзала Виктория. Он снова упивался жизнью молодожена, как выразился бы доктор Ватсон. Его литературная производительность в первые годы жизни в Уиндлшеме сильно упала, он решил писать только тогда, когда накатывает вдохновение. И потом — отвлекали садоводческие обязанности, которые он делил с Джин, не говоря уж о гольфе и других спортивных занятиях.
Дело Идалджи принесло Конан Дойлу славу защитника угнетенных. Но когда он наконец устроился в своем новом кабинете, его отвлекло еще одно скандальное преступление. Началось все в Глазго серым декабрьским утром. Бездетная старушка Мэрион Гилкрист послала свою компаньонку Хелен Лэмби купить газету в киоске за углом. Вернувшись через десять минут, мисс Лэмби встретила в дверях неизвестного мужчину, который вихрем промчался мимо нее, выскочил на улицу и исчез. Войдя, она увидела, что ее хозяйка мертва и лежит на полу в прихожей: старушке сильным ударом раскроили череп. Ее личные бумаги были раскиданы, шкатулка с ценностями перерыта, но пропала только одна вещь — бриллиантовая брошь. Полиция сразу заподозрила в убийстве немецкого иммигранта Оскара Слейтера, недавно сдавшего в ломбард брошь с бриллиантами. Он косвенно подтвердил свою вину, под чужим именем сбежав из Англии на борту 'Лузитании'. Когда пароход пристал к берегу в Нью-Йорке, среди пожиток Слейтера был обнаружен небольшой зачехленный молоток, который и посчитали орудием убийства. Ему угрожала экстрадиция, но он добровольно вернулся в Англию, уверенный, что сможет доказать свою невиновность.
Слейтер был виновен во многом — в шулерстве, мелком воровстве и, возможно, даже в проституции, но убийцей Мэрион Гилкрист он не был. Однако, как и в деле Идалджи, полиция подкроила факты по мерке подозреваемого, скрыв, где потребовалось, опровергающие обстоятельства. Свидетелей, видевших неизвестного, убегающего из квартиры убитой, подготовили, показав заранее фотографию Слейтера, а его алиби — он был дома со своей любовницей и слугой — не рассматривалось. Хуже того, описание бриллиантовой броши, единственного вещественного доказательства, связывающего Слейтера с местом убийства, не соответствовало описанию броши, которая была у мисс Гилкрист, и к тому же брошь он отдал в заклад раньше, чем было совершено убийство.
Но, как ни странно, Слейтер был признан виновным и приговорен к смерти. Апелляционного суда тогда в Шотландии не существовало. Так что единственным спасением для Слейтера было обращение к правительству с просьбой о помиловании. К этому времени общество повернулось в сторону Слейтера, и под ходатайством о помиловании стояло ни много ни мало двадцать тысяч подписей. За два дня до казни приговор был заменен на пожизненное заключение.
В апреле 1910 года видный эдинбургский адвокат Уильям Рафед опубликовал книжку 'Суд над Оскаром Слейтером', где перечислялись непоследовательности в ведении дела и воспроизводилась стенограмма процесса. Конан Дойл был одним из тех, кого публикация задела за живое. 'Этот несчастный, — написал он, — похоже, так же причастен к преступлению, за которое его осудили, как я'. После дела Идалджи ему не хотелось вмешиваться снова, но он знал, что чиновники сомкнут ряды, защищая своего: 'Заступник натолкнется на их твердую решимость не признавать ничего, что служит к обвинению их собрата. А мысль, что следует наказать чиновника за оскорбления беззащитного и причиненное ему горе, им даже в голову не приходит'. Он чувствовал себя обязанным что-то предпринять. И решил использовать свое имя и влияние, чтобы привлечь внимание широкой публики к положению Слейтера. С помощью Рафеда он собрал материалы, описал их, и в 1912 году брошюра увидела свет. В ней опровергались многие обвинения, выдвинутые против Слейтера. Так, например, ему инкриминировалось, что в Америку он отправился под чужой фамилией, но Конан Дойл доказал, что тот плыл со своей молодой любовницей и не хотел, чтобы об этом стало известно жене. Такое объяснение, при всей своей неблаговидности, тем не менее снимало со Слейтера обвинение в убийстве. Дойл сообщал, что в Ливерпуле Слейтер зарегистрировался в гостинице под собственным именем, чего не сделал бы, если бы скрывался от полиции. Что до молотка, найденного в его пожитках, Конан Дойл доказал, что в качестве предполагаемого орудия убийства он не выдерживает критики: 'Этот чрезвычайно легкий и непрочный инструмент годится разве только для того, чтобы вбить гвоздик или отколоть кусочек угля'. Врач, осматривавший труп мисс Гилкрист на месте убийства, подтвердил это: он полагал, что бедную женщину отправили на тот свет ударом тяжелого стула из красного дерева, который был 'весь в крови'.
'Дело Оскара Слейтера', напечатанное в виде дешевой брошюры, которая широко раскупалась, явно требовало повторного рассмотрения. Палата общин запросила министра по делам Шотландии, но ответ последовал малообещающий: 'Не обнаружено, на мой взгляд, никаких дополнительных данных, которые давали бы основание возобновить дело'. Тем временем вскрылись новые подробности, а заодно и новые примеры полицейской безответственности. Выяснилось, что алиби Слейтера подтверждал бакалейщик Макбрейн, видевший Слейтера на пороге его дома в то время, когда было совершено убийство, но Макбрейна даже не вызвали в суд в качестве свидетеля. Еще более настораживающие сведения поступили от лейтенанта Джона Тренча, полицейского детектива в Глазго, который признал, что вечером после убийства компаньонка жертвы, Хелен Лэмби, назвала имя человека, выбежавшего ей навстречу из квартиры мисс Гилкрист. И это отнюдь не было имя Слейтера.
Как ни странно, это не сочли достаточно важным признанием, чтобы возобновить расследование. Лейтенанта Тренча за помощь правосудию наградили по заслугам — уволили из полиции и лишили права на пенсию. Конан Дойл был потрясен. 'Как можно решить, что не обнаружено новых свидетельств, требующих пересмотра, понять невозможно, — написал он в ‘Спектейторе’. — На мой взгляд, это дело останется в истории криминалистики как вечный памятник чиновничьего упрямства и некомпетентности'. Казалось бы, все было потеряно. Но следующий шаг — хотя Конан Дойл не мог тогда этого знать — был за Оскаром Слейтером.
Глава 19. Совершенно невозможный человек
Ярче всего у меня в памяти сохранилась приземистая фигура профессора Резерфорда с ассирийской бородой, мощным голосом, широченной грудной клеткой и своеобразными манерами.
