— Вот оно, королевское.
— Почему, думаете, оно?
— Ремень у него двойной, мягкий, с красной матерчатой каймой. Часто, бывало, правил Черемных на нем бритву.
— Интересно. Правил бритву?
— Да, правил.
Полковник поднялся, взял ружье и стал внимательно рассматривать ремень, а затем, поднеся ружье ближе к глазам, отыскивать корону и литеру.
— Хорошо. Садитесь, гражданка Найденова, — сказал он, возвращая ружье на место.
Посоветовавшись с заседателями, полковник обратился к Черемных.
— Скажите, подсудимый Черемных, как ваше ружье оказалось рядом с убитым старшиной.
Черемных молчал. Время от времени тяжело вздыхал, смотрел в одну точку на полу.
— Учтите, молчание — не лучший способ защиты. Облегчить меру наказания может лишь чистосердечное признание.
— Старые песни, — прошептал Черемных.
— Что ж? Старые песни не всегда уступают новым. Начинайте со старых.
— Что теперь начинать? — еле слышно проговорил Черемных. — Хотелось ему помочь, но…
— Вы намеревались старшине помочь, когда он был ранен? Так, что ли?
— Так. Бросил ружье на землю, чтобы помочь, а потом… Перепутал… Вместо своего схватил его ружье.
— Экспертизой установлены свежие следы выстрелов в обоих стволах вашего ружья. Чем это можно объяснить?
— Когда сказали, что поедем, — ходил пристреливать. Снаряжал новые патроны.
— Почему не оказали старшине помощь, а убийство скрыли?
Взорвавшись, Черемных диким голосом закричал:
— Ничего не знаю!
Дважды уличенный во лжи, Черемных замкнулся.
Слушая продолжавшийся процесс, Анна Павловна думала: «О каком признании, может идти речь? Признаться может лишь человек честный и сильный». Думала и о сыне: «Да, отцом ему не придется гордиться».
После окончания заседания к Анне Павловне подошла женщина. Подняв глаза, она узнала в ней капитана юстиции, которая, судя по всему, исполняла должность секретаря трибунала. Она даже вспомнила, что при появлении этой женщины в зале Черемных, вздрогнув, приподнялся.
Перед ней стояла подтянутая, с волевыми чертами лица, приятной наружности женщина примерно ее возраста. Назвав себя Надежной Карповной, она села рядом.
— Простите, Анна Павловна. Я поняла так, что вы были женой Черемных. Хочется уточнить потому, что я давно знаю этого человека.
Анна Павловна вопросительно посмотрела на Надежду Карповну.
— Не тревожьтесь. Если вы были его женой, то вместе мы лучше разберемся. Правда, мне трудно представиться, поскольку мы чужие уже много лет, а брак так и не расторгнут.
— Вы жена Черемных? — спросила Анна Павловна. — Это что же, третья?
— О третьей не слышала. Я, к несчастью, была первой.
— Вы имеете детей?
— Да. Двоих. Теперь они уже большие.
— Как же так?! Уверял, что жена и дети погибли при первом же налете фашистской авиации на Житомир на рассвете двадцать второго июня. Он вроде даже тосковал…
— Не тосковал. Делал вид. Вот вам еще одно доказательство, насколько этот человек ничтожен.
— Значит, похоронил заживо? — вскрикнула Анна Павловна.
— На лжи и подлостях ему не удалось далеко продвинуться. Сегодня я еще раз убедилась, что не ошиблась, когда, посчитав его человеком низким и ничтожным, вовремя с ним рассталась. В тридцать шестом, оказавшись в числе добровольцев в Испании, он оттуда возвратился раньше других. Свое преждевременное возвращение объяснял долго и очень путано. Ходил озабоченным, замкнувшись в себе. А однажды, перед моим отъездом в Киев, залебезил. Провожая, как бы между прочим сунул мне в карман на вокзале письмо. «Бросишь там, пойдет прямее». Уже в поезде наткнулась рукой на письмо, задумалась: «Что все это значит? Зачем эта «прямота»?» Невольно охватило волнение, а когда стала рассматривать конверт, то обратила внимание на то, что почерк он свой изменил до неузнаваемости, а обратный адрес не написал. Тут-то и решилась вскрыть. Можете себе представить, что со мной было дальше. На первом же полустанке бросилась на перрон. Казалось в те минуты, что больше не стоит жить, если рядом такой негодяй! В конверте находилось анонимное письмо, адресованное в Москву. Страшно представить, какой грязью обливал этот преступник порядочного человека. Ранее они служили вместе, а после перевода Дремова в Белоруссию встретились в Испании.
— Что вы сказали? Откуда вы знаете Дремова? — вскрикнула Анна Павловна.
Надежда Карповна поняла, что произошло что-то ужасное, но разобраться в сложившейся ситуации пока не могла. Видя отчаянный взгляд истерзанной женщины, она старалась ее успокоить.
Проявив невероятную силу воли, Анна Павловна внутренне собралась, на лице появилось осмысленное выражение:
— Вы назвали фамилию Дремов?
— Да, да. В анонимке этот подлец клеветал на Ивана Николаевича Дремова. Потому и не выдержала, забрала детей и ушла. Уверена, что и вы не знали, с кем жили.
Анна Павловна выпрямилась.
— Моим мужем навсегда остался Дремов, а этот — жесточайшая ошибка!
— Дремов ваш муж? — теперь уже не поверила своим ушам Надежда Карповна. — Иван Николаевич ваш муж? Как же так? Он…
— Ой! Родная Надежда Карповна! Вы женщина и знаете, как многие из нас могут ждать. Я ждала! Очень ждала, и вот этот… встал на моем пути, сказал, что Дремов погиб…
Не в силах дальше говорить, Анна Павловна протянула сохранившееся старое письмо Черемных, в котором он писал о гибели Дремова.
Прочитав письмо, Надежда Карповна в полном смятении произнесла:
— Весь он тут! Каким был, таким и остался. А Дремов, выходит, все же сидел?
— Да, сидел. Теперь ясно, как он туда попал. Встретила я его в самом конце войны, да было уже поздно. Ждала вот его… — Анна Павловна посмотрела на заигравшегося сынишку.
* * *
Втиснувшись в угол одиночной камеры после возвращения с последнего заседания трибунала, Черемных не мог прийти в себя. Перед глазами мелькали то судья, то Анна, то Надежда с суровым, непрощающим взглядом, то Дремов: молодой, горячий, с воспаленными глазами, взмахивающий рукой по направлению длинного, скалистого ущелья, откуда напирал враг. А Ладыгин с катившимися по лицу крупными слезами так и не уходил. Он обжигал его своим взглядом. «Что из того, что я судьям прямо не сказал, кто его убил? — думал он. — Мне-то это известно. Возможно, говорили правду, что кару могло бы хоть немного смягчить только чистосердечное признание. Почему бы не сознаться? Ведь больше бы не получил? Зачем надо было переваливать на невинных свою вину? Расскажи правду, и было бы легче на душе, возможно, даже и за Дремова».
2
Пятую годовщину Курской битвы однополчане решили отметить вместе. Получил приглашение на встречу и Дремов. Собираясь в дорогу, он почувствовал душевную тревогу, а в ночь перед выездом не уснул
