продолжении карьеры. Прикусила язык и сестра Гийома Аннет, прежде изводившая брата разными насмешками и издевками по любому поводу. Она мгновенно приняла общий тон заботы и радости по отношению к брату. Такой тон обычно свидетельствует о том, что в семье есть больной и его ни в коем случае нельзя волновать.
Что может заинтересовать микробиолога на кладбище? Может быть, Гийом разрывает могилы? Нет, не похоже. Что же тогда? Знавшие Гийома с детства испытали глубокий шок от такого поворота в судьбе всеобщего любимца, умницы, остряка, балагура. В каждой богатой семье всегда должен быть кто-то, кто ее прославит, сделает научную или художественную карьеру. Гийому с детства отводилась в семье Клеманов роль гения. Он с первых классов опережал своих сверстников на несколько порядков. А когда дед подарил ему на день рожденья микроскоп, все и решилось. К пятнадцати годам он знал о микробиологии все. К моменту поступления в Сорбонну мог легко сдать выпускной экзамен. После университета в его жизни должен был наступить период невиданных успехов, все педагоги наперебой твердили о недюжинных талантах молодого Клемана и прочили лавры большие, чем у Пастера и Коха вместе взятых. Говорили, что его исследования уже в самом скором времени способны совершить переворот в микробиологии. И вот Клеман вместо мировых симпозиумов, телевизионных выступлений и увлекательной работы заделался третьестепенным клерком. Одни сочли его умалишенным, иные отнесли такой поступок к обычному для юношеского возраста сумасбродству, третьи видели в этом чуть ли не вызов общественному мнению. Но сам Гийом, похоже, совершенно не интересовался тем, что о нем думают другие, и вел себя с окружающими как всегда, будто никаких серьезных перемен в его жизни не произошло. Он вставал утром раньше всех домашних, тщательно брился, аккуратно и с аппетитом завтракал, надевал чистую рубашку и выходил на бульвар Сен-Мишель. До работы Гийом предпочитал добираться на метро, хотя семья Клеманов имела целый парк автомобилей на любой вкус. Но сколько юношу ни уговаривали, сколько ни пугали парижской подземкой с ее духотой и антисанитарией, все бесполезно.
Офис находился в дальнем конце кладбища, около стены колумбария. Стол Гийома располагался возле окна, и он всегда садился так, чтобы видеть двор. Не было ни одного дня, когда он опоздал на работу хотя бы на полминуты. Ровно в час открытия кладбища Гийом уже был в конторе. Поначалу его сослуживцев удивляло то, что Гийом никогда не встает со своего места, даже в обеденный перерыв, а также то, что Клеман никогда ни с кем не говорит по телефону. Все сотрудники традиционно коротали это время в ресторанчике недалеко у центральных ворот, и это было едва ли не единственным их общим развлечением. Гийом компанию не поддерживал. В черном портфеле он приносил с собой продукты, которые строго в определенный час доставал и, не отводя глаз от окна, медленно ел. Чем занимался Гийом на службе, кроме как изучал пейзаж за окном, понять никто не мог. Однажды один особо любопытный клерк попытался узнать у конторского начальства, почему новый служащий вместо работы целыми днями таращится в окно, но вышел из начальственного офиса с таким лицом, что больше ни у кого охоты интересоваться служебной деятельностью Гийома не возникало.
Первые месяцы Гийом еще удостаивал коллег короткими, ни к чему не обязывающими разговорами, случалось – нехотя и односложно отвечал на дежурные вопросы, но потом на Гийома перестали обращать внимание: одним надоела его замкнутость, другие попросту сочли его за человека с нездоровой психикой. Вокруг него образовался своеобразный вакуум. Гийома это нисколько не расстраивало. Он по-прежнему сидел у окна, старясь ничего не пропустить из того, что происходит на улице. Ровно в шесть часов, когда ворота кладбища закрывались, Гийом исчезал из конторы. Если бы кому-нибудь пришло в голову проследить за ним, то этот смельчак увидел бы, как Клеман забегает в кафе около метро «Галленни», скрывается в туалетной комнате, потом выходит с явно просветлевшим лицом, садится за столик и заказывает чашку крепкого кофе. Испив ароматный напиток, поднимается и приятельски прощается с голубоглазым пожилым официантом.
Для обратной дороги он пользовался такси. В машине расстегивал пиджак, облокачивался поудобнее на сиденье, доставал из портфеля книгу по микробиологии, а из внутреннего кармана острый карандаш и приступал к чтению. Карандаш время от времени резко прикасался к бумаге. Автомобиль застревал в пробках, а Гийома это нисколько не угнетало. Он полностью уходил в чтение, а шофер и рад был, что клиент его не торопит. Счетчик-то работает…
Дома, на бульваре Сен-Мишель, Гийом ужинал вместе со своим большим семейством, смакуя те фантастические блюда, которые вот уже третий десяток лет изобретала каждый вечер кухарка Клеманов Матильда. После ужина, около восьми часов, Гийом выходил на прогулку. Маршрут один и тот же. Сначала к закрытому на ночь Люксембургскому саду, потом к площади Италии, оттуда на площадь Денфер-Рошфор, – все для того, чтобы поскорее оказаться на улице Булар. Около дома № 7 юноша всегда останавливался, нервно оглядывался по сторонам и быстро входил в подъезд. Через некоторое время Клеман выходил из дома и точно повторял свой маршрут, только в противоположном направлении.
А утром снова подземка, офисный стол, вид из окна, настороженное молчание сослуживцев.
3
В высотном офисном здании место для буфета отвели на самом верху. Таким образом, многочисленные сотрудники редакций, медиахолдингов, коммерческих фирм поднимались к самым небесам всего лишь для того, чтобы проглотить наспех кусок черствого хлеба с колбасой или с сыром и запить все это чаем или кофе. Бывало, некоторые позволяли себе кружку пива, пока у заведения не отобрали лицензию на торговлю спиртным. По виду буфет напоминал знаменитые столовки прошлой эпохи, прозванные в народе «тошниловками». Все были уверены, что это старорежимное заведение вот-вот закроют и отдадут место в аренду для чего-нибудь более пристойного. Ходили слухи о точной дате гибели старожила общепита. Но слухи оставались слухами, а бармен дядя Миша продолжал обслуживать завсегдатаев.
После судьбоносного собрания весь цвет «Света» переместился из редакционного помещения в самое сердце офисного общепита. Климов, Пирожков, Рыбкин и еще две верстальщицы попивали кофе и перекидывались словами. Верстальшицы по обыкновению важничали. Они поочередно уверяли собравшихся, что новый главный долго здесь не задержится. Такая крупная газета, по их мнению, нуждается в адекватном руководстве, а этот Беляков, говорят, читал где-то до этого лекции и вот теперь – из грязи в князи. Климов, очень любивший урезонивать противоположный пол, заметил, что читать лекции – это вовсе не грязь, а вот верстать полосы дело, бесспорно, княжеское, с этим не поспоришь.
Стаську Рыбкина любили везде, где бы он ни работал, за умение рассказывать очень смешные истории. Причем делал он это исключительно вовремя, когда общий разговор исчерпывался, а шутейное раздражение грозило перейти в глупую неинтересную банальность. Такие моменты Стаська вычислял мастерски.
– Ладно собачиться. Вечно вы кидаетесь друг на друга, как боксеры после гонга. Послушайте лучше, – Стаська понял, что инициативу удалось перехватить, – какой вчера ко мне клиент приходил! Случай из ряда вон выходящий!
Пирожков громко засмеялся и показно ударил себя кулаком в грудь:
– Внимание! Еще одна великая выдумка Станислава Рыбкина. Последний звонок! И…
– Если бы выдумка… – усмехнулся Рыбкин. – Такое не выдумаешь! Ну, слушайте…
После этих интригующих слов Рыбкин поведал историю действительно довольно странную. Суть ее сводилась к тому, что предыдущим днем, в час, когда в редакции уже почти не было сотрудников, в его комнату вошел весьма колоритный субъект, вид у посетителя был вполне цивильный: бородка, очки, довольно изящный легкий костюм, свежая рубашка, но с первых слов стало ясно, что у этого человека явные проблемы с психикой. И дело даже не в той нервной, весьма свойственной для интеллигенции суетливости, с которой тот объявил, что его зовут Дмитрий Шелестов и он – автор романа «Укротитель». Потрясло Станислава другое – сам последующий рассказ Шелестова, изложенный весьма обстоятельно и логично, несмотря на его полную абсурдность. Автор не известного, по всей видимости, широкой публике романа, захлебываясь, рассказывал, что в соседней с ним квартире некие спецслужбы поселили проституток и через его квартиру собираются снимать компромат на ВИП-персон, которых, в свою очередь, эти вероломно заселенные проститутки буду заманивать с определенной целью. Венчала весь этот не изысканный бред фраза о том, будто его хотят убить и у него нет другого выхода, как придать событиям огласку через прессу. Далее Рыбкин похвастал, как ему удалось вежливо вывести посетителя из кабинета и отправить в популярную бульварную газету.
