не смогу отблагодарить тебя сполна, господин Савл.
Вид у него, правда, остался печальный.
— Какие счеты между друзьями, — сказал я. — Кроме того, ты мне нужен, чтобы воевать на стороне ангелов.
Брат Игнатий воззрился на меня с одобрительным удивлением.
— А я думал, что ты проповедуешь существование вне Добра и Зла, чародей Савл.
— Нет, не вне, — поправил я монаха. — Я говорил всего лишь о том, что не намерен служить ни тому, ни другому.
Монах грустно улыбнулся.
— Одного без другого не бывает, чародей.
— Бывает, — негромко отозвался я. — Есть нейтральное поле, и я стою на нем. — Последние слова эхом прозвучали в моих ушах. Я остолбенел, но упрямо продолжал: — Но это не означает, что я бесстрастен. Мне не все равно, когда я вижу людские страдания, и, если я могу оказать помощь, я это делаю. Просто я не фанатик, вот и все.
— Нельзя балансировать между Богом и Сатаной, чародей, — спокойно проговорил брат Игнатий.
По спине у меня побежали мурашки, но я небрежно пожал плечами.
— Здесь, вероятно, нельзя. Однако можно удерживать в поле зрения все, что тут происходит, смотреть на все несколько отстранение и не позволять себе цепляться за букву закона так, чтобы это мешало твоему духу.
Глаза монаха раскрылись шире.
— Я думал, ты не питаешь склонности к добру, чародей Савл, между тем ты цитируешь слова Спасителя нашего.
— Ты хорошо знаешь Библию, да? Я тоже, хотя и не сказать, чтобы по своей воле. Я получил хорошее религиозное воспитание — хорошее, с точки зрения моих родителей.
— Но что же в этом плохого?
— А то, что я успел наглядеться на уйму фанатиков, на множество людей, которых хлебом не корми, а дай публично поунижать ребенка и постращать его тем, что он всенепременно угодит в Ад.
— Это грубейшая ошибка, — пробормотал монах, не спуская с меня широко раскрытых глаз. Я печально улыбнулся.
— Хорошо, если бы таких священнослужителей, как ты, было бы побольше.
Он отвернулся, лицо его помрачнело.
— Навряд ли. В конгрегации от меня не было бы проку, господин чародей. На самом деле я уверен, что стоит мне только взойти на кафедру, как язык у меня к небу прилипнет и я ни слова не смогу произнести со страху.
Мне стало его ужасно жалко.
— Да что ты. Все будет хорошо! Все мы побаиваемся выходить на публику. Ну а если тебя и взаправду воротит от этого, ну, значит, нет у тебя таланта проповедника. Ты ведь сам знаешь, в чем ты силен, верно?
— Знаю, — кивнул Игнатий и отвернулся. — Я обладаю бесполезным даром толкования Святого Писания, чародей, и потому умею разъяснять, каким образом слова Христа, произнесенные им тысячу лет назад и даже больше, могут управлять нашим поведением даже теперь. Хотя, может быть, мой дар и не так уж бесполезен, поскольку другие священники, бывало, подслушивали меня, а потом пересказывали мои слова своим прихожанам.
— Так ты богослов! — выпалил я.
— Почел бы за великую честь так называться, — вымолвил Игнатий. — Но не смею.
— Как это не смеешь? — возмутился я. — Ты не имеешь права лишать тех, кому это нужно, возможности вкушать плоды твоих трудов! Значит, ты специализируешься в том, что толкуешь Писание для повседневной жизни?
— Да. И особенно я умею толковать о том, как другим людям применить данные Господом таланты, поскольку сам я почти начисто лишен таковых.
— Так вот почему ты стал изучать магию, — понимающе проговорил я, и у меня появилась догадка. — Распространились ли твои изыскания на то, чтобы объяснить принцип действия магии?
— Да, хотя, по сути, это проще простого.
— Как и большинство величайших открытий, — тихо прошептал я.
— Начать хотя бы с того, что попробовать дать определение, что такое магия, а что ею не является. Вот первый шаг к упрощению.
— Вот как? И что же ею не является?
— Молитва. Если мы молим Господа вмешаться в нашу жизнь и он полагает, что это возможно, мы склонны думать, что это волшебство, тогда как на самом деле это божественное чудо.
Я нахмурился.
— Я таких чудес никогда не видел.
— Неужели? — улыбнулся монах. — А не ты ли рассказывал мне о любви к прекрасной девушке?
Я покраснел.
— Это обычное дело, тут нет ничего чудесного! Я хотел сказать, всякий... ну масса народу влюблялась... тут дело только в гормонах да в сублимации, вот и все... а не...
Брат Игнатий смотрел на меня в упор.
— Ну ладно. — Я поднял руки. — Значит, есть еще что-то, помимо сексуального желания и совместимости феромонов. Но и такое встречается нередко.
— Ты когда-нибудь видел, как рождается ребенок? — спросил брат Игнатий.
— Это естественный процесс!
— А вот создание новой души — нет! Это деяние Господа!
У меня голова шла кругом. Я пытался прогнать смятение.
— А я думал, что, когда так говорят, имеют в виду только всякие кошмарные бури и землетрясения.
— Получается, что ты думал о Господе нашем только как о разрушителе? Или всякая молния представляется тебе божественным чудом?
— Я думал, что молнии принято считать проявлением гнева Господня, — выдавил я.
— Это не так, хотя молнии и могут быть его орудиями, как и все на свете. Каждый добрый христианин должен надеяться, что Господь и его изберет своим орудием.
— Погоди! — воскликнул я и поднял руку, чтобы прервать монаха. — Не к тому ли ты клонишь, что чудеса — это все, что происходит на свете?
— Конечно же, нет. Но между тем чудеса не так уж редки. Вместе с тем они все равно остаются чудесами, друг мой, — сказал брат Игнатий и дружески улыбнулся. — Я видел, как излечиваются безнадежно больные, и не тем, что к ним прикасались руки целителя, а только из-за того, что сами больные молились Богу, и Богу была приятна их молитва. Я видел, как девичья печаль рассеивается при виде восходящего солнца. Я видел мужчину, решившего покончить счеты с жизнью и отказавшегося от этого в тот миг, когда он услыхал пение жаворонка. Милость Господня способна коснуться всякого из нас в любое мгновение, если мы открыты для нее.
Откровение!
— Так вот что такое молитва! Вроде как взять и включить приемник и найти верный канал!
— Дивны мне слова твои, — нахмурившись, покачал головой брат Игнатий. — Но чувствую, что-то ты понял верно. Не все, конечно, но частично понял.
— У меня такое ощущение, что именно та часть молитвы, которая мне понятна и достойна последующего обсуждения. Ну а как же, на твой взгляд, происходит действие волшебства?
— Это происходит за счет применения символов и подключения воли, — отвечал брат Игнатий. Он положил руку на плечо Фриссона и запел:
