— это уже другой вопрос.
— Вот именно. А так же хорош или плох источник этих перемен. Я слыхал о многих королях, которые были всего лишь ширмами. На самом деле всеми делами в королевствах ворочали их главные советники. До сих пор я видел единственного советника короля — канцлера Ребозо. Правда, он мне не показался ни жутко злобным, ни ужасающе могущественным. Более того, мне показалось, что он мало на что вообще способен: он боится короля.
— Похоже, его тут все боятся, — кивнул Паскаль. — Фламиния не говорила, что король издает указы чересчур часто. Но уж когда издает, никто не осмеливается его ослушаться.
— О? — Мэт как бы увидел ложку дегтя в бочке меда. — Надо понимать, кто-то из наложниц пытался ослушаться?
— Нет. Но двое-трое видели его в гневе. Фламиния мне рассказала, что будто бы одна из наложниц пыталась приворожить короля, чтобы он любил только ее...
— Приворот, понятно, — кивнул Мэт. — Даже мне, менестрелю, доводилось про такое слышать. Верно ли я понял, что это ей не удалось?
— Не удалось. Король мгновенно догадался, чем она занимается. Ее тело скрутила резкая боль, она стала так дико кричать, что сбежались другие девушки. Однако пытка продолжалась всего минуту. А потом король приказал ей выпить зелье, приготовленное для него. Наложница выпила зелье и с тех пор так обожает короля, что сделает для него все, что бы он ни повелел, даже если он повелит ей приводить других женщин в его опочивальню.
— Хочешь сказать, что он ее до такой степени унижает? — возмущенно воскликнул Мэт.
— Нет, но, когда одна из наложниц спросила ее, сделает ли она так, если король повелит, она сказала, что сделает.
— Понятно. Стало быть, в своем гареме он хозяин, — процедил сквозь зубы Мэт. — А как насчет королевства?
Паскаль пожал плечами.
— Наложницы слыхали, как с ним спорил канцлер — ведь это Ребозо для короля девушек отбирает. А король с ним не спорил, он только говорил канцлеру, что тот должен сделать, и все.
— Странно. Обсуждать государственные дела в гареме? Ну, или в женских покоях... Так это называется?
— Может, они и не про государственные дела там говорили. Дело-то было в судьбе первой девушки, которой Бонкорро, так сказать, отставку дал. Король настаивал, чтобы канцлер наделил ее золотом и драгоценными камнями и отвез домой. Ребозо встал на дыбы, утверждая, что королевское внимание — вполне достаточная награда для любой женщины. Но король оказался непреклонен.
— Ну так что, отвезли ее домой вот так, триумфально?
— Ну... поначалу нет. Ребозо попробовал ее вывести из замка тайком в одном платье, но его скрутило судорогой, и тогда уж он велел своим слугам принести женщине золота, и драгоценных камней, и еще паланкин. И боль отпустила его.
Видимо, на Фламинию обрушился настоящий поток новостей. Мэт без труда представлял себе, как она взахлеб расписывает Паскалю этого ангела в мужском обличье и как горят при этом ее глаза. И ему снова стало нестерпимо жаль приятеля. Мэт попытался немного увести разговор в сторону.
— Знаешь, а я вот с ним сегодня поболтал немного и понял, что за все время, покуда он проводит тут экономические реформы, никто его деяниям не воспротивился. Похоже, он сильный правитель, особенно если учесть, что он способен распознать приворотное зелье и вызвать приступ боли у опытнейшего колдуна.
Паскаль выпучил глаза.
— Ты думаешь, та девчонка, что хотела его охмурить, была колдунья?
— Да нет, она-то простая девушка, которая знает всего-то три заклинания, — нетерпеливо отвечал Мэт, — а может, она купила приворотное зелье у какой-нибудь деревенской знахарки. Я-то про канцлера говорил.
— Что, канцлер — колдун?
— Думаю, да, и буду так думать, покуда не передумаю. Он старик, поэтому вполне мог остаться около трона со времен короля Маледикто, а уж одно это означает, что он просто обязан быть колдуном. Вероятно, колдовство до сих пор остается необходимым требованием для пребывания на столь ответственном посту.
— Может, и нет. Фламиния говорит, что король в магии ловок, как в фехтовании, но при этом не колдун.
— Нет? — прищурился Мэт. — А ей-то откуда об этом знать?
— Все сплетни, — вздохнул Паскаль. — Эти... опытные наложницы... они говорят, будто бы мужчина выбалтывает больше, чем хочет, когда его голова лежит на подушке. Наверное, с чужими женщины языков не распускают, а среди своих болтают обо всем.
— Что ж, значит, сам король не возражает, чтобы об этом болтали. — На самом деле Мэт подумал вот о чем: не нарочно ли король нагружал своих наложниц подобными сведениями? Но потом он вспомнил, как решительно Бонкорро отвергал как религию, так и злое волшебство, и решил, что прав Паскаль.
— И откуда же тогда он черпает магические силы?
Паскаль пожал плечами:
— Наверное, это знает только он сам. Своим наложницам он говорит, что особо не задумывается, когда творит чудеса. Просто, дескать, запомнил слова и жесты и, когда. надо, пользуется ими, но это он, конечно, врет.
Что ж, пожалуй, хотя от одной мысли об этом у Мэта волосы встали дыбом. Ведь получается — для Бонкорро достаточно только увидеть колдунов за работой, скопировать их пассы и запомнить, от какого заклинания что бывает. Может быть, он подобным образом наблюдал и за добрыми волшебниками? Ага, а где это, интересно, он за ними наблюдал?
Что того хуже... если он не понимал, не ведал, что творит, он мог легко допустить ошибку и заклинанием вызвать катастрофу. Мэта зазнобило. Он решил пока успокоить себя тем, что король своей прелестнице наврал.
— Так или иначе, он точно заставляет людей делать то, что его душе угодно. А если Ребозо действительно могущественный колдун, значит, Бонкорро поистине гигант магии!
Либо гигант, либо Преисподней зачем-то нужно держать его на троне.
Преисподней или Ребозо?
— Думаю, нам лучше сматываться отсюда, — заключил Мэт.
— Без Фламинии — ни за что!
— Я как раз об этом и говорю!
Паскаль уставился на Мэта.
— Как ты думаешь это сделать?
— Придется рискнуть, — ответил Мэт. — То есть рисковать придется мне, вам-то двоим ничего грозить не будет.
В конце концов его песенные удары-заклинания действовали внутри королевского замка, и плевать, что все тут дышит колдовством. Либо Бонкорро или его канцлер знают, кто Мэт такой, либо как минимум понимают, что он чародей. Тогда их не удивит, что он сотворит чудо в замке. Скорее всего они следят за ним и готовы к прыжку, но Паскаль и Фламиния тут совершенно ни при чем.
Безусловно, тот колдун, что пытался помешать Мэту пройти в Латрурию и не раз пробовавший покончить с ним, был вовсе и не король, да и не канцлер, а какой-нибудь констебль или лорд-маршал, да мало ли кто еще. Мэт понимал, тут надо держать ухо востро, в противном случае он расслабится и перестанет подозревать всех и каждого, а на вражеской территории такое поведение смерти подобно.
— Хорошо, если вы будете вместе, — сказал Мэт, — мне проще предпринять одну попытку к бегству, нежели две. Ты можешь связаться с Фламинией?
— Да. Она с другими девушками должна сегодня пойти в город — купить новых украшений.
— Ага — тур шоппинга! — прищурился Мэт. — Разве король не беспокоится о том, что кто-то из его прелестниц может найти себе любовника на стороне?
