— Не исключено, — ответил пресвитер Иоанн, встал и снял с полки большую чашу, а затем снял с крючка бурдюк с водой. Он поставил чашу на рассыпанный на полу песок — на то самое место, где прежде стоял Мэт — и наполовину заполнил её водой.
Потом он извлёк из рукава мантии небольшой флакончик и вытряхнул из него в чашу несколько капель какой-то жидкости. Мэт ощутил приятный запах. С изумлением он понял: то был запах, исходивший от Балкис. Вероятно, пресвитер Иоанн воспользовался её духами.
Из другого рукава царь извлёк тонкий длинный шарф своей племянницы, скрутил его в ровный жгут и осторожно уложил в чащу, а затем отошёл на шаг и прочёл стихотворение, смысл которого заключался в следующем: Иоанн просил, чтобы шёлковый жгут указал в ту сторону, где находится его владелица. Мэт испытал истинное восхищение: пресвитер Иоанн воспользовался законом, согласно которому предметы, некогда бывшие в контакте с человеком, сохраняют этот контакт и на расстоянии, а также законом подобия. Действие обоих законов было усилено наличием тех самых символов, благодаря действию которых прежде Иоанн определил направление, в котором следовало искать Торбата. Мэт встал на цыпочки, чтобы посмотреть, что происходит внутри чаши. Еле заметной рябью подёрнулась поверхность воды, и волночки вытянулись в сторону того аромата, который источала Балкис, а свёрнутый жгутом шарф, когда-то прикасавшийся к коже девушке, указал в ту же сторону.
— Почти юго-восток, немного южнее, — заключил пресвитер Иоанн, обернулся и устремил на Мэта смущённый взгляд. — Сожалею, но это лучшее, на что я способен, лорд-маг.
— На самом деле вы оказали мне огромную помощь, ваше величество. Теперь я хоть немного представляю, в какую сторону отправиться.
Однако Мэт гадал: далеко ли ему следует уйти в этом направлении? Наверняка предстояло преодолеть немало миль — иначе Балкис бы уже сама вернулась в Мараканду. Афганистан? Индия? Индонезия? Австралия? Мэт невольно поёжился, подумав о том, как бы ему не пришлось странствовать до самой Антарктиды. И ещё он понадеялся на то, что Балкис в ту злосчастную ночь надела тёплую ночную рубашку.
На следующее утро Мэт посетил мессу в храме пресвитера Иоанна. Храм был огромен. Здесь триста шестьдесят пять священников по очереди произносили молитвы и приносили на алтарь дары в соответствии с ритуалами несторианцев, которые значительно отличались от христианских ритуалов, знакомых Мэту. После церковной службы Мэт ушёл из города через южные ворота, прошагал с милю, затем свернул с дороги в уютную рощицу, где прочёл стихотворение, с помощью которого вызвал Стегомана. Дракон прибыл через несколько минут. Мэт забрался на него верхом, и они направились на поиски пропавшей кошки.
Балкис проснулась, когда взошла луна, и почувствовала себя намного лучше, чем прежде. Правда, у неё все равно сохранилась некоторая сонливость. Увидев женщину-брауни, которая что-то плела из сосновых иголок и напевала, Балкис очнулась окончательно и насторожилась.
Брауни заметила, что кошка открыла глаза, и улыбнулась:
— Здорова ли ты теперь, девица?
Вопрос удивил Балкис. Как, интересно, это волшебное существо могло узнать, что она — девушка, когда сейчас она пребывала в обличье кошки?
— Дух этой рощи видел, как ты преобразилась, — пояснила брауни, словно Балкис задала свой вопрос вслух. — Меня зовут Личи. Не хочешь ли ты поесть?
Балкис вдруг ощутила сильнейший голод и кивнула. Поняв, что нет никакого смысла скрывать от брауни свои способности, раз уж та знала, что она на самом деле — человек, Балкис проговорила:
— Я ужасно голодна.
Брауни нахмурила брови.
— Что это за язык, на которым ты говоришь?
Балкис заговорила на наречии Аллюстрии, где она выросла, а говор брауни ей показался очень похожим на тот, которому она обучилась во время странствий с лордом-магом. При мысли о нем сердечко Балкис забилось чаще. Несколько недель они прожили в парсийской деревушке, и там Балкис узнала немало слов из местного наречия.
Старательно подбирая слова, она проговорила:
— Я очень сильно голодна, добрый дух.
— А, вот теперь понятно, — кивнула Личи, отложила вязание и поднялась. — Пойдём.
Она подвела Балкис к небольшой норке под корнями одной из невысоких сосен. Балкис принюхалась и учуяла мышь. Брауни опустилась на колени около запасного выхода из норки, сложила руки чашечкой, поднесла к губам и громко закричала. Через пару секунд из норки выскочила перепуганная мышка и угодила прямо в когти Балкис. Когда кошка покончила с едой, брауни подвела её к другой норке, потом — к третьей.
Когда кошка довольно облизнулась, Личи спросила:
— Сыта ли ты и готова ли прогуляться?
— Пожалуй, да, — ответила Балкис, сделала несколько шагов и добавила: — Пройду, сколько сумею.
— Если так, пошли, — сказала Личи и пошла вперёд.
Путь вышел долгим — для кошки, которая ещё не совсем оправилась от полученных ран. Личи шла первой, и по дороге к ней и Балкис присоединялись другие брауни. Когда Балкис уставала и останавливалась, чтобы передохнуть, брауни гладили её и Дарили ей свои магические силы, и кошка обретала здоровье и бодрость. Она благодарила крошечных человечков, поднималась с земли и снова шла вперёд. Во время одного из таких привалов Балкис спросила у Личи:
— Это Индия или Персия?
— Ни то, ни другое, — ответила Личи и нахмурилась. — Ты попала в Бактрию. А почему ты решила, что это Персия?
— Потому что ваш язык похож на тот, которому я обучилась в деревне, где жили персы, — объяснила Балкис. — По крайней мере ваши наречия настолько близки, что я понимаю тебя, когда ты говоришь медленно. Но попадаются и слова, которые мне не знакомы.
— Ясно, — кивнула Личи. — Когда-то, давным-давно, в этих краях побывали персы-завоеватели, а после них — греки, но наши горцы вовремя остановили их наступление. Потом снова нахлынули войска персов, но миновали годы, и наши горцы расправились и с ними. Однако этот народ оставил следы в нашем языке. Пойдём, и ты познакомишься с людьми, которые обитают в нашей стране.
Личи привела кошку к крестьянскому двору, и Балкис очень удивилась тому, на каком крутом склоне стоят дом, амбар и сараи. Ещё более её изумило то, что все постройки стояли прямо, хотя были круглыми. Стены их были обмазаны глиной, а крыши поросли травой. Сейчас, зимой, трава стала жёлтой, сухой. Рядом с постройками часть земли была обнесена изгородями, но там было пусто.
— На ночь за эти плетни загоняют коров, коз и свиней, — объяснила Личи, — но там хватает норок, где может поместиться и брауни, и маленькая кошка. Пойдём.
Балкис, от усталости едва передвигавшая лапками, послушно последовала за брауни, хотя ей так хотелось рассказать Личи о том, как она слаба, и о том, что у неё снова сильно разболелась голова.
Однако Личи, похоже, и сама об этом знала. Она провела Балкис в абмар через щель между двумя досками. В амбаре было тепло и пахло землёй и сеном.
— Ещё совсем немножко, киска, — ласково проговорила Личи, а другие брауни тут же собрались вокруг Балкис и вновь подарили ей частицы своей магической силы, а потом подвели к спящей корове. Балкис в страхе прошла между её копытами. Личи встала на цыпочки, ухватилась за вымя коровы, и на землю рядом с Балкис струйкой потекло молоко. Восхитительный аромат наполнил ноздри кошки, и она жадно принялась лакать молоко.
Корова проснулась и, испуганно замычав, повернула голову, чтобы посмотреть, кто это так грубо разбудил её, но Личи ласково погладила её колено.
— Не сердись, добрая бурёнушка! О, какие у тебя красивые глаза! Дай немного молока этой голодной кошечке, пожалуйста! Не бойся, коровушка, и не сердись. За твою щедрость ты будешь вознаграждена — когда ты умрёшь, то возродишься в обличье человеческого младенца!
Корова, успокоенная более ласковым голосом, нежели теми словами, что произносила брауни, отвернулась к кормушке и, ухватив пучок сена, принялась старательно жевать его и милостиво вытерпела
