Маг и кошка

— Везёт, как говорится, глупцам и безумцам, — тихо отозвался Антоний. — Слава богу, я оказался и тем, и другим. Но все же — как мне удалось уцелеть?

Балкис была готова ответить, но спохватилась и промолчала. Ей вовсе не хотелось, чтобы Антоний полюбил её из благодарности, из чувства долга.

Её спас брат Рианус. Он пошёл навстречу юноше и девушке, искренне, безмятежно улыбаясь:

— Доброе утро, молодые люди!

— Доброе утро, любезный господин, — безупречно вежливо ответил Антоний, хотя он явно удивился тому, что старец, похоже, знает и его, и Балкис.

— Доброе утро, брат Рианус, — проговорила Балкис, благодарно улыбнувшись старцу-отшельнику. — Антоний, это один из тех двоих святых людей, которые исцелили тебя.

— Исцелили меня? — Антоний ошарашенно уставился на брата Риануса. — Премного благодарен вам, о любезный господин!

— Не за что так благодарить, — с улыбкой ответил монах.

— Но как же вы могли вылечить меня от ран, оставленных львом, всего за одну ночь? — удивлённо спросил Антоний.

— Да не за ночь, молодой человек. Если честно — менее чем час. — Брат Рианус повернулся и указал на видневшуюся за деревьями поляну. — Видишь тот большой камень?

Антоний посмотрел туда, куда указывал старец.

— Вижу, преподобный господин.

— Этот камень обладает необычайной целительной силой, — объяснил отшельник. — В нем есть углубление наподобие раковины, и в этом углублении всегда на четыре дюйма воды. Если какой-то христианин желает исцелить все своё тело, он раздевается донага и ложится в эту впадину. И ежели его вера истинна, вода начинает подниматься и покрывает такого человека с головой. Так происходит трижды, а потом вода спадает, а принявший целительную ванну вылечивается от любых недугов. Вот как исчезли твои раны.

— Это же чудо! — воскликнул Антоний. — О, как я вам благодарен, добрый господин!

— Благодари Господа, юноша, ибо тебя излечил Господь. — Брат Рианус посмотрел на Балкис и улыбнулся. — Хотя отчасти ты должен сказать спасибо и этой девушке. Это она привела тебя к нам. Она, а ещё та птица, которая показала ей дорогу.

Антоний изумлённо воззрился на Балкис. А та, словно бы в своё оправдание, промолвила:

— Не могла же я бросить тебя и позволить тебе умереть.

— Да, да, не могла, ясное дело! — Послышался шелест крыльев, и птица сидикус уселась на плечо брата Риануса. Тот поморщился: острые птичьи коготки впились в его кожу — но монах промолчал. — Но конечно же, — продолжала птица надменно, — твоя подружка была просто вне себя от страха. Да, да, поджилки у неё тряслись, так она за тебя переживала. Ну и, само собой, она бы ни за что не догадалась, как ей поступить, если бы кое-кто не дал ей мудрый совет.

Балкис одарила птицу гневным взглядом.

— Антоний, эту говорливую птицу зовут сидикус. Это она посоветовала мне освободить единорога и попросить его отвезти тебя сюда.

— Ага, — подтвердила птица. — Она все так и сделала — когда я её хорошенько разозлила. Только тогда у её мозги маленько пришли в порядок. А потом я привела её к этим благородным старцам и к их волшебному камню. Представь себе, всю дорогу мне пришлось эту девицу подзуживать, лишь бы только она хоть немного отвлеклась от тревоги за твоё драгоценное здоровье.

— Ну да, только из-за этого ты ко мне и приставала, — буркнула Балкис. — А не потому, что ты вообще обожаешь посмеиваться над людьми.

— А почему бы не соединить приятное с полезным? Р-р-оук!

Балкис только теперь поняла, что этот скрежещущий звук — смех.

Антоний постарался скрыть изумление, охватившее его при виде говорящей птицы, и торжественно поклонился сидикусу:

— Благодарю тебя, доброе создание, за благородную помощь.

— Вот это речи, я понимаю! Сладко как говорит-то! — Птица, все ещё восседавшая на плече у брата Риануса, пристально воззрилась на Балкис глазками-бусинками. — А если бы ты ещё кое о чем узнал!

Антоний озадаченно взглянул на Балкис:

— О чем это она?

Балкис потупилась и сильно покраснела. Птица не дала ей ответить.

— Если бы, если бы, — затараторила она. — Да-да, так я и сказала! Если бы узнал, какие у неё чувства, то ты бы и с нею так же сладко заговорил. Тогда бы и она тоже кое о чем узнала, вот!

— Какие у тебя чувства? — Антоний взволнованно обернулся к Балкис. — О каких чувствах говорит эта птица?

Глава 25

Балкис закусила нижнюю губу, сильно покраснела. Она не в силах была произнести ни слова и мысленно проклинала болтливую птицу.

— Ну конечно! Как я сам не догадался! Тебе не нужно ничего говорить, я все знаю! — тепло проговорил Антоний. — Твои чувства — это забота и тревога за спутника — и надеюсь, за друга. — Он порывисто обнял Балкис, её щека прижалась к грубой ткани его рубахи, к крепкой груди, и голос юноши ещё громче зазвучал в её ушах, а сама она вновь затрепетала. — Как я счастлив, что рядом со мной такая верная и заботливая спутница! Спасибо тебе, о, спасибо тебе тысячу раз, Балкис. Ты спасла мне жизнь!

Балкис была готова возразить, сказать, что не только дружеские чувства заставили её поступить так, как она поступила, но слова застряли у неё в горле.

— Да не благодарности она от тебя ждёт, желторотый ты баЛбес, проскрипела птица. — Она хочет, чтобы ты поцеловал её!

— Поцеловал её? — Антонии отстранился, покраснел и растерянно уставился на девушку. — Не говори глупостей, птица! Зачем этому прекрасному созданию поцелуй какого-то недотёпы?

Балкис молча, страстно смотрела на него. Как ей хотелось сказать ему, что он — вовсе не недотёпа!

— Да затем, что она в тебя влюблена по уши, тупица! — крикнула птица во всю глотку. — Неужто ты этого не видишь? О нет, вы, люди, — законченные недоумки! Уж когда курочка-сидикус влюблена в петушка, то он и думать не станет — сразу поймёт, что к чему! А тебе что же, непременно надо, чтобы она сама тебе все сказала?

— Да, и… даже тогда я, пожалуй, вряд ли в это поверю, — пробормотал Антоний, не отрывая глаз от Балкис. А она смотрела на него, и его глаза, казалось, затмили для неё весь мир, она была готова утонуть в них, а голос возлюбленного словно окутывал её с головы до ног. — Ты любишь меня, Балкис?

Балкис разжала губы, но снова не смогла вымолвить ни слова.

— Господи, хоть бы это было правдой, — тихо проговорил Антоний. — Потому что я безумно люблю тебя — с того самого мгновения, как увидел тебя в человеческом обличье.

Балкис от изумления широко раскрыла глаза. Её пронзила сладкая боль, но она молчала, как заговорённая, и только губы её тянулись к губам Антония.

И вот наконец с его губ сорвались еле слышные слова:

— Ты в самом деле любишь меня?

— Прости и помилуй меня, Боже, — прошептала в ответ Балкис, — но я действительно люблю тебя.

И тогда их губы встретились — легко, нежно, и Балкис закрыла глаза, и все на свете перестало существовать, кроме этого поцелуя.

Скрипучий смех разрушил чары. Птица сидикус проскрежетала:

— Ну хватит уже, хватит! А то придётся вас обоих укладывать в целительную ванну и лечить от ожогов — ишь как распалились-то оба!

Антоний отпустил Балкис. Покраснев, он укоризненно посмотрел на птицу:

— Все-таки ты — на редкость бестактная спасительница.

— Ну, так я кого спасаю-то? Людей, голубчик, людей! А ваше дурацкое поведение так забавляет меня,