— Лучшего комплимента я давно уже не слышала.
— Комплименты не по моей части. Давайте уясним раз и навсегда, Франсина, я что-то да значу лишь в выбранной мною сфере деятельности. И делаю то, что хочу и как мне того хочется.
— Словно остального мира не существует.
— Ерунда, я знаю, что он есть. И может заниматься всем, чем ему заблагорассудится. Я только не хочу, чтобы он копался в моих делах. Большинство людей не хотели бы попасть в тюрьму. Ни у одного нет желания оказаться за колючей проволокой концентрационного лагеря. И, однако, в своей работе они ведут себя так, словно нормы их жизни установлены чернорубашечниками.
— Вернее, белорубашечниками.
— Это одно и то же, — отмахнулся я.
— А что вы знаете о концентрационных лагерях?
— Многое.
— Вы же не еврей, не так ли? — спросила Франсина.
— Это имеет значение?
— Не знаю. Надеюсь, что нет.
— Мой отец армянин. На армянах отрабатывались методы, действенность которых в полной мере ощутили на себе евреи.
— Вы более политизированы, чем кажется на первый взгляд.
— Смотря что вкладывать в значение этого слова. Под «политикой» вы понимаете возню, которой занимается ваша ООН? Я живу так, как хочу. Вот и вся моя политика.
Я заметил официантку, которая вышла из кухни с полным подносом, направляясь к нашему столику.
— Хотите уйти? — спросил я.
— Нет, — покачала головой Франсина. — Но мне не хотелось бы лишать вас свободы выбора.
Я мог отказаться от заказа. После этого я даже мог взглянуть в лицо Майкла. Пришел час признания.
— Я выбираю. Остаюсь.
Франсина покраснела. Импульсивно я сжал ее руку своей, на секунду, не больше.
— Я начала вечер, навязав себя вам, — сказала она. — Полагаю, я очень рада тому, что пару часов спустя вы сами согласились составить мне компанию.
Извини, Майкл, но я не смог в полной мере оценить приготовленную тобой амброзию. Процесс поглощения пищи я использовал, как паузу в судебном разбирательстве: чтобы обдумать следующий ход.
Я предпочитаю знать, куда я иду. Мне нравится планировать свои действия. Великие актеры, как известно, всегда тщательно разучивали свои роли. Я — не актер. И я не знал, куда заведет меня этот сценарий.
Франсина похвалила еду. Я лишь рассеянно улыбнулся, уловив лишь общий смысл ее слов.
— Франсина, я считаю нецелесообразным начинать ваше дело, не видя пути, который может привести к успешному завершению процесса.
— По ходу дела что-то да подвернется.
— Это непрофессионально.
— Вы играете в шахматы?
— Играл. В детстве.
— Перестали?
— Да.
— Потому что не можете выиграть всех партий?
— Вы подначиваете меня?
— Я задала серьезный вопрос.
— Хорошо, вот вам серьезный ответ. В шахматах ставки недостаточно высоки. В моей игре побежденные идут в тюрьму.
— В таком случае, вас вообще не интересует спорт.
Мне пришлось сознаться, что так оно и есть.
— Меня тоже, — продолжила Франсина. — Может, нам стоит вместе брать уроки тенниса. С другой стороны, вы, возможно, потратите это время, анализируя мою психику, вместо того, чтобы учиться бить по мячу.
— Это не так. Я не смогу провести эффективного психоанализа, как в зале судебных заседаний, так и вне его, не имея необходимой на то информации. К примеру, я не знаю о вас и половины того, что необходимо, если браться за такое сложное дело, как обвинение в изнасиловании. Я бы хотел получить ваше разрешение на встречу с доктором Кохом.
— О? — моя идея, похоже, не пришлась ей по душе. — А когда мне придется встречаться с вашим психоаналитиком?
Я рассмеялся.
— Когда вы будете представлять в суде мои интересы.
— Вы когда-нибудь ходили к психоаналитику?
— Нет.
— Вы могли бы обогатить ваши знания об интервалах.
— О чем вы?
— Вы идете из одной точки в другую, заранее спланировав свой путь. Свободный поток мыслей поможет вам осознать, какова окружающая вас жизнь. Смутные воспоминания иногда оказываются весьма интересными.
— Вам не нравится мой подход?
— Мне нравятся победители.
— Так смогу я встретиться с доктором Кохом?
— Вот что меня смущает. Время, что вы проведете за разговорами, мне придется оплачивать и вам, и ему.
— Как еще я смогу узнать об интервалах?
— Хорошо, — кивнула она.
Что заинтересовало меня в большей степени, сама женщина или ее дело? Что мог сказать мне доктор Кох?
— Вам придется позвонить ему. Он принимает после рабочего дня?
— У него ненормированный рабочий день. Некоторые, полагаю, звонят ему в три часа ночи с флаконом таблеток снотворного в руке. Когда вы сможете подъехать к нему?
— В любой день после шести вечера.
Франсина встала.
— Извините, — и направилась к телефонным будкам в глубине зала.
Как только она вернулась, грациозно скользнув на стул, подали кофе.
— Он очень радовался, услышав мой голос, пока я не сказала, что звоню с просьбой принять другого человека. Вы можете приехать к нему в пятницу, в семь вечера, — она записала адрес на спичечном коробке. — Возьмите в расчет время на парковку. Это Манхэттен, знаете ли.
Появился Майкл, чтобы отругать меня за то, что я не заказал сладкого.
— Я и так объелся, — я похлопал себя по животу.
— Может, дама?
— В следующий раз, Майкл, — ответила Франсина. Обещание вернуться порадовало Майкла. Он отошел, чтобы тут же вернуться с блюдечком, на котором лежало пирожное с марципаном в дюйм толщиной. — Очаровательной даме за счет заведения.
Я подписал чек. Франсина разломила пирожное пополам, одну половинку сунула мне в рот, вторую
