— Тогда и я не вправе.
— Пожалуйста!
— Мужчина, изнасиловавший Франсину, оказался в ее квартире, Нед. К счастью, полиция вовремя вмешалась. Я посадил его за решетку по обвинению в нарушении права владения.
— Джордж, я хочу, чтобы она съехала с этой квартиры. Мне все равно, сколько это будет стоить.
— Я ей не указ, Нед. Лучше бы вам самому поговорить с ней. Помните, квартира взята в аренду.
— Плевать мне на аренду! В конце концов, признать недействительным договор об аренде для вас пара пустяков.
— Нед, аренды бывают разные. Я даже не знаю, кому принадлежит этот дом. Это может обойтись в кругленькую сумму.
— И пусть.
— В одном я уверен, Нед. В тексте нет пункта, согласно которому договор признается недействительным, если этажом выше живет насильник, а смотритель дома — однорукий извращенец.
— Какой еще смотритель?
— Вчера он составил компанию Козлаку. Он и впустил того в квартиру.
— О боже, Джордж, ну должен же быть какой-то выход.
— Естественно, опубликуем объявление о субаренде. Требуется жилец в квартиру под насильником. Нед, теперь нельзя написать «Только для джентльменов». А кто возьмет на себя ответственность предложить эту квартиру в субаренду другой молодой женщине, не предупредив ее, с чем она может столкнуться?
— Пусть тогда квартира пустует. Джордж, вы продолжаете работать с первой жалобой Франсины?
— Именно этим я сейчас и занимаюсь.
— Держите меня в курсе, Джордж. И у меня к вам одна просьба.
— Слушаю?
— Не говорите Франсине, что я вам звонил.
Возблагодарим небеса за то, что у нас есть адвокаты, лишенные права заниматься юридической практикой. Не будь Толстяка Тарбелла, у меня уходило бы куда больше времени на сбор необходимой информации. Если лишенный лицензии адвокат не хочет остаток жизни перебиваться с хлеба на воду, он должен найти себе другую специальность. Тарбелл вот стал рыбой-прилипалой на теле окружной прокуратуры Уэстчестера.
Я знаю, что Тарбелл благоволит ко мне. Он следит за теми процессами, для которых я запрашивал у него те или иные сведения, и ведет счет. Он знает, сколько из них закончилось в мою пользу, и не в последнюю очередь благодаря ему я приобрел репутацию едва ли не лучшего адвоката округа.
Я сомневаюсь, что у кого-то может возникнуть желание вывести Тарбелла на чистую воду. Момент давно упущен. Тарбелл слишком много знает.
Я позвонил ему, спросил, как поживают миссис Тарбелл и его сын Джон (Джон учится на юридическом факультете Йеля, и я готов поспорить на последний доллар, что его никогда не поймают на проступке, наказанием за который может стать исключение из коллегии адвокатов). Потом перешел к делу.
— Я бы хотел уговорить Канхэма на один криминальный процесс.
— Какой позор. И кого ты хочешь посадить за решетку?
— Его хочет посадить мой клиент. Как у Канхэма со временем?
— Занят по уши. Таких, как ты, которые мешают жить, он замыкает на Лефковича. Знаешь его?
Я не знал, а потому попросил Тарбелла просветить меня.
— Я тебе скажу. Он ходит с цепочкой для ключей.
— Спасибо тебе за бесценную информацию.
— Много ты знаешь людей, которые носят такую цепочку? Окончил Гарвард с отличием, еще со школы встречается с одной и той же девушкой. Уик-энды проводит в Амангасетте, где нарушает закон, покуривая «травку» в компании таких же неженатых пар, с которыми снимает дом. Двадцать семь лет, помощник окружного прокурора, полагает себя орудием правосудия Божьего. К сорока годам намеревается стать генеральным прокурором.
— Это я и так понял.
— К такому, как Лефкович, есть только два подхода. В первом варианте предлагается сработать а-ля Степин Фетчит, поцеловать молодого господина в задницу, показать ему, как он велик и добр, раз может оказать маленькую услугу Знаменитому Томасси. Но ты не Степин Фетчит. И скорее врежешь ему по заднице. Он наложит в штаны, если у тебя будет, чем его припугнуть. Так какое обвинение?
— В изнасиловании.
— Забудь об этом. Отложи до следующего года.
— Хочешь поспорить на ящик вина?
— Азартные игры не по мне, — отрезал Тарбелл. — Для этого ты должен иметь в своем сейфе фамильные драгоценности Канхэма.
— У тебя есть что-нибудь полезное?
— А как же. Только воспользоваться этим будет непросто. Если кишка тонка, лучше не соваться.
Я промолчал.
— Если ты это используешь, с тебя двести баксов, если сработает — четыреста.
— Фотография?
— Газетная вырезка.
— Я к тебе заеду.
— Слушай, окажи мне услугу, не приезжай ко мне на этот раз.
— Ты завел себе несовершеннолетнюю любовницу?
— Давай встретимся на стоянке у «Кристидса» через полчаса.
— Я надеюсь, тот, кто держит «жучка» на твоем телефоне, нас не слушает.
— Я плачу хорошие деньги, чтобы линию регулярно проверяли.
— Ты ничего не упускаешь.
— Если б я ничего не упускал, то не остался бы без лицензии. Я бы зарабатывал миллионы, как это делаешь ты.
Толстяка Тарбелла в его «форде» я заметил раньше, чем он меня. Подошел со стороны окошка водителя и процедил: «Не двигаться».
Тарбелл рассмеялся.
— Да брось ты, я видел тебя в зеркале. Давай сюда свой бумажник. Чтобы ты потерял эту бумагу только с ним.
— Это же ксерокопия.
— Оригинал у меня есть, можешь не волноваться. Отдам, если понадобится. Без дополнительной платы.
— Жаль, что другого пути нет.
— И хорошо, что нет. Иначе на что бы я жил.
«Форд» тронулся с места. Провожая его взглядом, я думал о занятии, которое выбрал бы себе, оставшись без лицензии.
Позвонив Лефковичу, я сказал, что хочу заехать к нему в три часа и выразил надежду, что не причиню этим больших неудобств. Он начал говорить о том, что уже договорился встретиться в это время с кем-то еще, но я посоветовал отменить встречу, свалив вину на меня, и пообещал приехать ровно в три.
В приемной я попросил секретаря не беспокоиться, поскольку знаю дорогу, и прошествовал мимо нее в кабинет с табличкой на двери «ДЖЕРАЛД Р. ЛЕФКОВИЧ». Он оторвался от газеты, покраснел, складывая ее, словно его поймали за непристойным занятием вроде онанизма.
