откровенен, как другие?
— Я просто пытаюсь вам объяснить, как много…
Но Шейн прервал его, успокаивающе пожав ему руку.
— Хорошая идея. На меня она произвела впечатление. Но я, конечно, хочу посмотреть ваши данные. И увидеть, что вы предлагаете.
— Значит, вы заинтересовались? Вы нам поможете? — спросил потрясенный Логан.
— А как ты думаешь, для чего я вообще взял тебя в это проклятое путешествие?
* * * 21 сентября 1919 года
Франкфурт
Своего рода юбилей — прошло ровно шесть лет с тех пор, как мы начали работать в лаборатории профессора Эрлиха. Кажется, как давно это было! И каким я был наивным. Я думал, что вот-вот мы найдем ответ! А теперь уже столько дней я в полном отчаянии, и мне кажется, результата не будет никогда.
В конце войны мы думали, что хуже быть не может. Но сейчас ясно, как мы ошибались. Голод. Нищие. И, естественно, то, что необходимо для работы, достать невозможно. Когда охотимся за крысами для лабораторных опытов в подвале, мы шутим — обнаружив, что мясные кладовые пусты, они разбежались.
Но я все еще делаю попытки. Сегодня утром закончил последний вариант соединения 74 — получились красивые белые кристаллы, они слегка темнеют, если их вынести на солнечный свет. Надеюсь, у них активность выше. Может, ответ заключается в размере молекулы.
Более чем когда-либо мне не хватает поддержки доктора Эрлиха и его совета.
* * * Как и все из ее поколения, она до сих пор чувствовала себя молодой. Возможно ли, что прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как она жила в Сакраменто, писала о местной политике для «Би»? Иногда, закрыв глаза, она видела себя такой, какой была в то время, — волосы до плеч, в смешных широких брюках, сидит перед старым тяжелым «Ундервудом», пытаясь успеть вовремя сдать материал.
Но сожаления редко посещали ее. Свой выбор — поступиться многообещающей карьерой — она сделала сама. И дело не только в изменившихся обстоятельствах, но и в том, как она стала себя ощущать. Четырнадцать лет назад, когда родился Чарли, ей захотелось остаться дома, и она была ужасно счастлива, что может себе это позволить. Она будет наблюдать, как растут ее дети, будет рядом с ними. Через семь лет, когда Элисон, ее второй ребенок, пошла в школу, прежняя жизнь казалась уже невозможной. Естественно, на первое место вышла карьера Джона. Сакраменто остался в приятных воспоминаниях. На месте их старого дома выстроен другой, огромный. И теперь, когда она заходила в редакцию, ее поражала тишина — грохочущие машинки заменены компьютерами. И всякий раз она появлялась там с мужем.
Честно говоря, иногда ей было обидно — нелегко жить в тени восходящей политической звезды. Ей не очень нравилось, что, когда он выходил на публику, его взгляд становился тяжелее, а на лице непроизвольно появлялась деланная улыбка. Его частые разъезды плохо сказывались на детях.
Но она все еще утверждала, что ее брак удачный, и в отличие от большинства супружеских пар она и впрямь так думала. Может, он не был таким крепким и солидным, как у ее родителей, но времена изменились, стали труднее, и разве отчасти не амбиции Джона явились причиной, по которой она вышла за него замуж?
И, кроме того, она его уважала. Только она одна знача, как серьезно он относится ко всему и как близко к сердцу принимает компромиссы, на которые вынужден идти. И как часто, даже в самой трудной ситуации, он изо всех сил пытается остаться верным самому себе. Тому лучшему, что в нем есть. Она воспринимала себя как важную составную часть происходящего, как его партнера, друга. И он ей полностью доверял, может, даже больше, как она теперь понимала, чем она доверяла ему. Почти целую неделю после первой ноющей боли в пояснице она не говорила ему ничего, и доктор продолжал ее успокаивать. Он из предосторожности предлагал сделать биопсию. («Предосторожности для кого? — подумала она несколько непочтительно. — О чьем будущем НА САМОМ ДЕЛЕ он беспокоился?»)
Наконец она согласилась сделать биопсию — это легче, чем продолжать сопротивляться. И потом она перестанет думать об этом.
Но она решила пока ничего не говорить Джону. Неподходящее время — его голова забита другими проблемами. Она расскажет ему потом, когда станут известны результаты. И когда она отбросит свой страх и все прояснится.
Биопсию назначили на послезавтра. Посмотревшись в зеркало, она снова успокоилась. Оттуда на нее смотрела не больная женщина, а такая, какой она себя ощущала. Невероятно молодая.
* * * Глядя на текст, безумно уставший, Рестон вдруг расхохотался. Логан и Сабрина, сидевшие в другом углу комнаты, подняли на него глаза.
— Не знаю, как вы, ребята, но я читал это обоснование столько раз, что уже ничего не соображаю, словно оно написано на древнегреческом.
— Мы все устали, Рестон, — резко проговорила Сабрина. — Но это не причина для того, чтобы прекратить работу.
— Я хочу сказать, — Рестон пропустил мимо ушей ее фразу, — знаете, как я уже читаю: вместо «обеспечить подходящее лечение» — «обеспечить подходящую проститутку». И еще удивился: не могли же мы вставить что-то этакое, уж совсем пикантное.
— Бьюсь об заклад, как раз эта фраза заинтересовала бы их, — сказал Логан.
— Особенно Шейна, — кивнул его друг.
Логан рассмеялся. Он рассказал им все до мелочей о своих беседах со старшим коллегой.
— Не над чем смеяться, — резко бросила Сабрина. — Я не думаю, что Шейн хочет получить протокол, над которым можно хохотать. Тем более комитет, которому этот документ будет представлен.
Логан снова почувствовал неловкость. Что с ней? Отчего столь внезапная потеря чувства юмора? И эта устойчивая неприязнь, враждебность к Рестону?
Он ощутил это сразу после возвращения из Германии. В тот вечер за обедом Сабрина рассказала ему об их разногласиях по поводу пациентов.
— Это серьезное дело, — произнесла девушка ровным голосом. — Я знаю, тебе нравится Рестон, но я не думаю, что нам стоит принимать его в свою компанию.
Логан понимал не хуже нее, что здесь есть о чем подумать. Но когда он подошел к вопросу вплотную, то обнаружил, что Рестон рассуждает разумно. Действительно, он весьма убедительно изложил свои аргументы, данные статистики по успешным результатам работы с протоколами за многие годы, чем серьезно подкрепил свою точку зрения, высказанную Сабрине. Но когда Дэн понял, что не выиграет, то больше не делал попыток отстаивать свою позицию.
— Итак, — спросил Логан, — насколько я понимаю, ты хочешь остаться с нами, даже если мы не можем гарантировать успех?
— Эх, ну что мне еще остается? Я хочу сказать, ничего другого я и не ожидал. Но чтобы дела пошли лучше, надо подчиняться большинству, даже если большинство ошибается. — И, открыв кейс, он вынул шампанское. — Я думаю, и тост есть подходящий. — Он многозначительно посмотрел на Сабрину. — Ну что-то вроде: «Один за всех и все за одного!»
Прошло еще несколько недель, и научные разногласия свелись к минимуму. Но отношение Сабрины к Рестону оставалось прежним. И Логан чувствовал — он еще не готов говорить с ней об этом. Раза два он
