— Может, где и хватит, да только не в моих краях.
Заговорил худолицый, освещенный костром мужчина, сидевший по другую сторону.
— Ты, брат, попал в замечательное место. Здесь всего хватает жратвы, выпивки, автомобилей, домов. Присаживайся, у нас роскошный ужин.
Мак присел на корточки, кивнул и Джиму — садись. Вытащил кисет, аккуратно свернул изящную самокрутку. Затем, будто спохватившись, предложил:
— Ну, что, капиталисты, кому курить охота?
К нему потянулись несколько рук. Кисет пошел по кругу.
— Только что приехал? — спросил худолицый.
— Именно. Дай, думаю, пособираю яблочек, да обратно — свои миллионы считать.
Худолицый зло выкрикнул:
— А знаешь, сколько нам платить будут? Пятнадцать центов! Пятнадцать, чтоб им подавиться, собакам!
— А сколько ты, собственно, хочешь? — воскликнул Мак. — Имей совесть, парень! Или у тебя хватит наглости заявлять, что тебе, видите ли, хочется есть? Яблоки собираешь, вот их и жуй. Они такие вкусные, красивые! Тон его вдруг ужесточился. — А что, если мы эти яблоки не станем собирать?
Худолицый так и взвился.
— Придется! Никуда не денешься! Все до последнего гроша на дорогу сюда потратили!
— Не станем мы собирать, другие охотники найдутся!
— А если мы этих охотников — в шею? — крикнул Мак.
Люди у костра насторожились.
— Так ты чего ж… бастовать предлагаешь? — спросил худолицый.
Мак рассмеялся.
— Ничего я не предлагаю.
Коротышка, сидевший опершись подбородком о колени, сказал:
— Лондона чуть удар не хватил, когда сообщили, сколько платить будут.-И повернулся к соседу: — Ты, Джо, видел его. Правда, ведь его чуть удар не хватил?
— Аж позеленел весь, — подтвердил тот, — стоит, молчит, а сам весь зеленый. И деревяшку, что в руке держал, всю раскрошил.
Кисет наконец вернулся к владельцу, Мак помял его, убедился, что табаку осталось кот наплакал и сунул в карман.
— А кто такой Лондон?
Ответил ему худолицый.
— Лондон-мужик что надо, голова! Мы с ним всегда ездим. Что и говорить — голова!
— За старшего у вас?
— Да нет, просто хороший мужик. Мы с ним ездим. Послушал бы ты, как он с легавыми держится. Он…
Снова из палатки раздался крик, на этот раз долгий. Все повернули головы, потом снова безразлично уставились на огонь.
— Болеет, что ли, кто? — спросил Мак.
— Невестка Лондона рожает.
— Да, не самое удачное место для родов. А врач-то есть? поинтересовался Мак.
— Откуда! Где ж его возьмешь?
— А почему ее в окружную больницу не свезут?
Худолицый глумливо бросил:
— Как же! Будут они цацкаться с бродягами залетными! В больнице нет мест. Вечно она забита до отказа. Будто сам не знаешь.
— Я-то знаю, — вздохнул Мак. — Видно, и тебе это не в новинку.
Джим поежился, подобрал ивовый прутик, сунул его в костер, прутик сначала задымил, потом заиграл пламенем. Мак протянул в темноте руку и незаметно пожал руку Джима. А вслух спросил:
— А есть там, с ними, кто в родах кумекает?
— Старуха одна, — ответил худолицый; вопрос показался ему странным, и взгляд сделался подозрительным. А тебе-то что?
— Я кое-что в этом смыслю, — ответил Мак. — Учился немного. Мог бы сейчас помочь.
— Ну, так иди к Лондону! — Худолицему, видно, не хотелось самому принимать никакого решения. — А нам не след о нем языком трепать.
Мак словно бы и не заметил подозрительности собеседника.
— Пожалуй, и впрямь надо сходить. — Он поднялся. Пойдем со мной, Джим. Где он, в той палатке, где свет?
— Да, там.
Сидевшие у костра проводили Мака и Джима внимательными взглядами, потом снова засмотрелись на костер. Двое друзей шли поляной, старательно обходя кучи тряпья — под ними спали люди.
Мак прошептал.
— Ну и повезло же нам! Если в грязь лицом не ударю, считай, что начали мы удачно.
— Я не совсем понимаю… Даже не знал, что ты медицине учился.
— Да никто на белом свете этого не знал! — усмехнулся Мак. Они подошли к палатке: за подсвеченной брезентовой стеной суетились черные силуэты людей. Мак встал у входа и позвал:
— Лондон!
Почти мгновенно взлетел палаточный полог и вышел высокий мужчина. В плечах не обхватить. Жесткие черные волосы обрамляли похожую на тонзуру лысину на макушке. По лицу пролегли волевые морщины; черные, налитые кровью, как у гориллы, глаза смотрели свирепо. Угадывалась в этом человеке властность. Вести за собой людей для него столь же естественно, как и дышать. Выйдя, он опустил за собой полог.
— Что нужно? — сказал — точно отрезал.
— Мы только что приехали, — объяснил Мак. — Ребята у костра говорят, здесь роженица.
— Ну и что с того?
— Вот я и подумал, может, чем помочь, раз у вас доктора нет.
Лондон приоткрыл полог-полоска света упала на лицо Маку.
— Ну, и чем ты можешь помочь?
— Я работал в больницах. Доводилось и роды принимать. Так почему б и сейчас не попробовать.
— Заходите, — уже спокойнее сказал великан. — Хоть старуха здесь и вертится, она, помоему, малость чокнутая. Заходите, сами все увидите.
В палатке было тесно и душно. На блюдце горела свеча. Посреди палатки стояла самодельная печурка — ее смастерили из керосинового бака, — рядом сидела сморщенная старуха; в углу стоял бледный парень. У дальней стены на земле разложен матрац, на нем лежала молодая женщина, лицо у нее побелело, по нему грязными ручейками стекал пот, волосы растрепались. Все трое разом взглянули на вновь пришедших. Старуха отвела взгляд и уставилась на раскаленную печку, поскребла ногтями ладонь.
Лондон подошел к матрацу, опустился на колени. Роженица перевела взгляд с Мака на свекра. Тот сказал:
— Теперь у нас есть доктор. Больше опасаться нечего.
Мак взглянул на молодую женщину и подмигнул: лицо у нее застыло от страха.
Парень подошел к Маку, тронул его за плечо.
— Все будет в порядке, док?
— Конечно, она у тебя молодец. — Мак повернулся к старухе. — А ты повитуха, что ли?
Та, продолжая скрести морщинистые ладони, лишь бессмысленно посмотрела на него и не ответила.
— Я спрашиваю: ты повитуха? — прокричал Мак.
— Нет, но раза два детей принимать доводилось.
Мак взял ее руку, поднес поближе к свече: ногти длинные, неровные, грязные, кожа серая с
