подводил. Что-то неладное, похоже. Значит, док пошел к Андерсону. А что, если он поджигателей встретил да за нашу охрану принял? Они, разумеется, его не отпустил и.
— Может, еще вернется?
— Вот что: если санитарное управление завтра предпишет нам убраться отсюда, значит сцапали дока. Бедняга! А что делать с тем, кто ногу вывихнул, — понятия не имею. Ему, кажись, ее вправили, да кто знает, может, что не так Впрочем, чего это я, вдруг док просто гуляет сейчас по саду. Дурак я, что сразу к доку охраны не приставил. Лондон молодец, старается изо всех сил, а я то одно, то другое из внимания упущу. И все больше и больше на мне вины. Вот и сейчас андерсонов амбар с яблоками добавился.
— Ты за деревьями леса не видишь, — обронил Джим.
Мак вздохнул.
— Я считал, что у меня характер — кремень, а ты, пожалуй, потверже. Дай бог, чтоб на наших отношениях это не сказалось. А ночевать иди-ка ты в больничную палатку, там свободная койка. Все лучше, чем на земле валяться, быстрее выздоровеешь. Ты почему не ешь?
Джим посмотрел на котелок.
— Забыл совсем, а есть-то хочется, — он выудил из фасоли кусок говядины и принялся жадно жевать. — Ты и о себе не забывай.
— Ну что ты! Сейчас пойду поем.
Джим в два счета умял крупную золотистую фасоль, ловко накалывая по три продолговатых фасолины на острую палочку, наклонил котелок, выпил жижу.
— Ужин на славу!
— Ага, — отозвалась Лиза. — Я люблю лимскую фасоль. И мясо. Вот только б соли добавить.
— Что-то притих наш лагерь, совсем притих.
— Сыты все, а на полный желудок и говорить-то не тянет. А то говорят, говорят. Уж бороться так бороться, чтоб враз все кончить, а что без толку языком молоть?
— Мы же бастуем, — словно оправдываясь, сказал Джим.
— Ты тоже только болтаешь. Одними словами дела не сдвинешь.
— Но слова, Лиза, порой поднимают дух людей, и тогда им любое дело по плечу.
Вошел Лондон, постоял, поковырял в зубах заостренной спичкой. В свете лампы тускло высвечивала лысина.
— Я окрест посмотрел — огня не видно нигде. Поди, поймали Сэма.
— Да он малый не промах, — сказал Джим. — Позавчера так учетчику врезал, хоть тот и при ружье был.
— Чего-чего, а смекалка у него есть, умный, как гремучая змея. Только Сэм греметь не любит, все больше втихаря. Один пошел, никого с собой не взял.
— Оно и к лучшему. Попадись он один — чокнутый, скажут, а если хоть втроем — это уже заговор.
— Надеюсь, Джим, он не попадется. Парень что надо. Мне такие по душе.
— Вижу.
Вернулся, жуя на ходу, Мак с котелком.
— Надо ж, сам не заметил, до чего проголодался, пока есть не начал. Ты, Джим, сыт?
— Еще бы! А почему ребята костров не разжигают, как вчера?
— Дров нет, — отрезал Лондон. — Я каждую щепочку заставил поварам отдать.
— А почему притихли? — не унимался Джим. — Ни звука не слышно, словно вымерли все.
Мак задумчиво заговорил.
— Никогда не угадаешь, как поведет себя толпа. Она непредсказуема. Я раньше думал: стоит повнимательнее приглядеться, непременно определишь, что люди собираются делать. Вот, вроде бы из них отвага так и прет, а глядь, через минуту хвосты поджали, трясу тся от страха. Так вот, по-моему, сейчас весь лагерь страхом охвачен. Пустил кто то слушок, что дока у нас похитили, а без него — какая уверенность? По очереди заходят к парню, что ногу вывихнул. Поглядят, поглядят, да и прочь идут, потом — еще раз. Он, б едняга, аж мокрый от пота, болит нога, мочи никакой нет. — Мак с ожесточением принялся обгладывать кость.
— Ну, а кто-нибудь знает? — спросил Джим.
— О чем знает-то?
— Да о том, как толпа себя ведет.
— Вон, Лондон, небось, знает. Он всю жизнь вожаком. Что скажешь, Лондон?
Тот помотал головой.
— Да нечего сказать-то. Иной раз мотор у грузовика чихнет, а ребята — точно кролики — врассыпную. А иной раз ничем их не застращаешь. Впрочем, порой и можно угадать, как они себя поведут.
— Точно, — кивнул Мак. — Прямо чуешь, словно по запаху. Однажды при мне негра линчевать собрались. Потащили его к железнодорожному мосту. По дороге собачонку насмерть камнями забили. Все камней понахватали ну, чую, пахнет кровушкой. Так и есть. Мало им б ыло того черномазого вздернуть, так они еще и по трупу стреляли, а потом сожгли.
— Ну у нас в лагере я такого не допущу, — пообещал Лондон.
— Да уж если такая каша заварится, на дороге у ребят лучше не стоять. Слышь, никак к нам кто-то идет.
За стеной послышался ритмичный топот, словно шагал взвод солдат.
— Лондон у себя?
— Да. А что нужно?
— Да вот, привели тут одного.
— Кого еще?
Вошел мужчина с карабином в руке.
— Это не тебя ли я отрядил с ребятами сторожить усадьбу? — спросил Лондон.
— Меня. Нас трое всего было. Смотрим, парень там крутится, ну мы его схватили, да привели.
— Кто такой?
— Не знаю. У него вот ружье. Ребята сперва хотели ему всыпать хорошенько, а я говорю, давайте его к Лондону доставим. Связали, привели.
Лондон взглянул на Мака, тот понимающе кивнул и обратился к Лизе:
— Тебе б отсюда лучше уйти.
— А куда? — Она медленно поднялась на ноги.
— Не знаю. Где у тебя муж-то?
— Он с одним парнем разговаривает. Тот со школой списался, и его берут почту разносить. Мой Джо о такой же работе мечтает. Вот и решил потолковать.
— Ладно, тогда найди какую-нибудь женщину и побудь с ней.
Взяв малыша на руки, Лиза вышла.
Лондон повертел в руках карабин, щелкнул затвором, вытащил патрон.
— Тридцать третьего калибра, — определил он. — Давай-ка сюда этого молодчика.
— Веди его, ребята!
Двое конвоиров втолкнули в палатку пленника. Он споткнулся, но устоял на ногах. Руки, заломленные за спину, были в локтях перехвачены ремнем, а кисти стянуты упаковочной проволокой. Был он юн, тщедушен, узкоплеч. В плисовых штанах, синей рубашке, корот кой кожаной куртке. В голубых глазах застыл ужас.
— Тьфу, черт! — выругался Лондон. — С мальцом связались!
— С мальцом-то, с мальцом, да малец с ружьецом, поддел Мак. Можно я с ним потолкую?
— Валяй, — согласился Лондон.
Мак встал перед пленником.
— Чего вынюхивал?
Мальчишка натужно сглотнул.
— Ничего я не вынюхивал, — прошептал он.
— Кто тебя подослал?
