дороге. Я, очевидно, — в тюрьме. Мне не привыкать.
Неслышно в палатку вошли Лондон и Мак.
Лондон посмотрел на невестку.
— Что ты здесь забыла? Иди-ка отсюда, у нас дела.
Лиза поднялась, прижала к груди край одеяла. Выходя, покосилась на Джима. Лондон сказал:
— Ничего не понимаю. Здесь кучка, там кучка, о чем то говорят, меня отовсюду гонят.
— Ясно, в чем дело, — ответил Мак. — Ребята просто испугались. Не знаю, что они решат, только ночью, похоже, слиняют.
Разговор затух. Лондон и Мак сидели на ящиках, повернувшись к Джиму. Зашло солнце, в палатку наползли сумеречные тени.
Наконец Джим тихо сказал:
— Даже если ребята сбегут, все равно не напрасно бастовали. Хоть какое-то время боролись все вместе.
Мак встрепенулся.
— И все ж последний бой нужно дать!
— Попробуй поведи их на бой, если их ноги в другую сторону несут! — воскликнул Лондон.
— Не знаю. Может, удалось бы убедить. Поговорим с ребятами, глядишь, что и выйдет.
— Словами из них страх не вышибешь.
— Знаю.
Снова воцарилось молчание. Снаружи тихо журчала многоголосая человеческая река, голоса порой сталкивались, бурлили.
— Спичка найдется, Лондон? — спросил Мак. — Пора фонарь зажигать.
— Еще светло.
— Ничего не видно. Зажигай. В сумерках мне что-то не по себе.
Лондон со скрипом поднял колпак, со скрипом же и опустил.
Мак насторожился.
— Похоже, что-то случилось! Что-то не так!
— Почему-то разом притихли все, — удивился Джим.
Все трое тревожно вслушивались. Послышались шаги. Все ближе и ближе. В палатку вошли близнецы-итальянцы. Они смущенно улыбались, в полумраке белели зубы.
— Разрешите войти?
— О чем речь! Заходите, ребята.
Они встали, точно ученики у доски, переглянулись никому не хотелось начинать.
— Там ребята… в общем… собрание хотят устроить, сказал один.
— Вот как? Это еще зачем?
— Они говорят, проголосовали за забастовку, теперь снова будем голосовать. К чему людей понапрасну гробить? — затараторил другой. И оба примолкли, ожидая от Лондона ответа.
Лондон вопросительно взглянул на Мака.
— Конечно, собрание нужно, — ответил тот. — Ребята сами себе хозяева. Их слово — закон, — он посмотрел на выжидающих посланников. Передайте всем, что через полчаса Лондон созывает собрание. Будем голосовать: драться нам или не драться.
Братья взглянули на Лондона, согласен ли он. Лондон медленно кивнул.
— Все верно. Через полчаса. Как ребята проголосуют, так и поступим.
Крепыши-итальянцы раскланялись на европейский лад, повернулись и вышли.
Мак громко рассмеялся.
— Ну, и отлично! Я думал, все хуже обернется. Думал, они втихомолку все разбегутся. А раз хотят обсуждать, значит, все еще вместе. Отлично! Конечно, могут и за роспуск проголосовать, но тут уж вольному воля.
— А ты разве не попытаешься настроить их на борьбу? — спросил Джим.
— Конечно, попытаюсь. Но это надо как следует продумать. Даже если они и не пойдут в бой, хорошо уже, что не разбежались, как бездомные псы. У нас будет вроде как организованное отступление. А не бегство от погони.
— Что нам делать на собрании? — решительно спросил Лондон.
— Посмотрим. Сейчас уже стемнело. Ты, Лондон, первым выступишь. Объяснишь, почему им достойнее сражаться, чем убегать. Мне, пожалуй, сейчас лучше не лезть. После того, как я их утром отчитал, они меня невзлюбили. Мак перевел взгляд на Джима. — Потом выст упишь ты. Настал твой час. Попробуй их зажечь. Говори, Джим, говори. Ведь ты об этом мечтал.
Глаза у Джима взволнованно заблестели.
— Хочешь, Мак, — воскликнул он, — я сорву повязку, кровь рекой хлынет. Может, это их расшевелит.
Мак прищурился, задумавшись.
— Нет, — решил он. — Расшевелить-то ты их расшевелишь, но им тут же подавай, где доблесть проявить. Однако и спокойно сидеть им не позволяй, не то уснут. Просто поговори с ними. Без обиняков расскажи, что такое забастовка, что это как бой в большой войне. У тебя, Джим, получится.
Джим вскочил на ноги.
— Ты прав, получится. К горлу комок подкатил, но я знаю, — все получится! — Лицо у него исказилось. Оно излучало неистовую силу.
К палатке кто-то бежал. Вот у входа показался мальчуган.
— Там, в саду! — крикнул он. — Какой-то мужик, доктором назвался! Весь израненный!
— Где?! — разом крикнули Лондон, Джим и Мак.
— Там, за дорогой. Говорит, целый день провалялся.
— Как ты его нашел? — спросил Мак.
— Он кричал. Просил к вам прийти и рассказать.
— Покажи, где. Быстрее, быстрее!
Мальчишка выскочил из палатки.
— Лондон, захвати фонарь, — крикнул на ходу Мак. Он бежал бок о бок с Джимом. Впереди несся мальчишка. По открытому месту они припустили еще быстрее. Паренек добежал до яблонь и скрылся во тьме. Лишь по топоту можно было определить, где он. Мак с Джимом нырнули во тьму сада.
Вдруг Мак вскинул руку.
— Джим! Ложись! Живо!
Гулко ударили выстрелы, два раза полыхнуло. Мак растянулся на земле. Он услышал, как несколько человек стремглав побежали прочь. Поискал взглядом Джима, но в глазах еще плясали всполохи выстрелов. Не сразу увидел он друга. Тот стоял на коленях, свесив голову.
— Ну, Джим, ты вмиг все сообразил.
Джим не шевельнулся. Мак, нетвердо ступая, подошел, стал рядом на колени.
— Тебя ранило?
Джим покачнулся и ткнулся лицом в землю.
— Господи! — Мак протянул руку, поднял голову друга, вскрикнул, отпрянул, вытер рук о штаны — лицо у Джима словно срезало. Мак медленно обернулся: за спиной невдалеке прыгал во мраке фонарь, освещая ноги бегущего Лондона.
— Вы где? — прокричал он.
Мак не ответил. Он сидел на корточках и не мог вымолвить ни слова. Все смотрел и смотрел на склоненную, точно в мусульманской молитве, фигуру.
Наконец Лондон приметил их. Подбежал и встал как вкопанный, прочертив фонарем широкую дугу.
— Надо ж, — только и сказал он. Пригнулся, посветил. — Из дробовика били?
Мак кивнул и уставился на свою липкую от крови руку.
Лондон поежился, глядя на застывшее лицо Мака. Вот Мак поднялся, шагнул на негнущихся ногах к Джиму, взвалил его на плечо, словно мешок. Голова свесилась на спину, с нее еще капала кровь. Медленно,
