посмотрим, кто кого перемолчит. Он не скажет больше ни слова, не упомянет даже о том, что Тигр вышел из Туристов. Если это правда, значит, Том давно все знал и утаивал информацию от Мило по каким-то своим причинам.
— Как думаешь, завтра после полудня вылететь сможешь? — почти с грустью спросил Грейнджер.
— Даже не рассчитывай.
— Спроси куда.
— Не важно. Тина с меня скальп снимет. Я уже пропустил выступление Стефани.
— Не беспокойся. Я позвонил час назад и лично извинился за то, что отправил тебя в командировку. Как видишь, взял ответственность на себя.
— Да ты просто святой.
— Так и есть. Я поставил ее в известность, что ты спасаешь свободный мир.
— Она давно в это не верит.
— Библиотекари, — Грейнджер фыркнул, снова переводя взгляд на пассажиров. — Тебе бы следовало послушать моего совета. Не стоит жениться на умных женщинах.
Грейнджер действительно дал ему такой совет за неделю до свадьбы. Каждый раз, вспоминая об этом, Мило думал о Терри, покойной жене Грейнджера.
— Ладно, так уж и быть. Рассказывай. Только я ничего не обещаю.
Старик похлопал его по спине. Рука у него была тяжелая.
— Видишь? Все было не так уж трудно.
8
Солнце уже садилось, когда они добрались до Парк-Слоуп, тихого бруклинского квартала, который Мило успел полюбить за последние пять лет. Когда они искали квартиру — Стефани была еще совсем маленькая, — Тине сразу понравились старые, облицованные коричневым песчаником дома и симпатичные, явно не дешевые кафе — уютный, приглаженный мирок увлеченных Интернетом детишек и успешных писателей. Мило времени потребовалось больше.
Семейная жизнь совершенно не походила на то, что он знал прежде, не походила на Туризм — это была настоящая, непридуманная жизнь. Он учился. Сначала пришлось привыкать и смиряться, потом появились понимание и привязанность. Потому что Парк-Слоуп перестал быть мирком нуворишей, прилагавших к заказанной чашке кофе длиннющий список уточнений и дополнений, — он стал местом, где жила семья Мило Уивера.
Тигр назвал его почтенным семейным буржуа. И в этом смысле киллер попал в «десятку».
На Гарфилд-плейс, перед тем как выйти из «мерседеса», он еще раз пообещал Грейнджеру подумать и поговорить обо всем на следующее утро, в офисе. Впрочем, поднимаясь по узкой внутренней лестнице, Мило знал, что вопрос уже решен и что он в любом случае полетит в Париж.
На третьем этаже Мило услышал телевизор, а когда позвонил, Стефани громко закричала:
— Мама! Звонок!
Быстрые шаги.
— Иду.
Тина открыла дверь, застегивая рубашку. Увидев его, она скрестила руки на груди.
— Ты пропустил ее выступление.
— Разве Том тебе не сказал?
Мило попытался войти, но не тут-то было. Тина отбросила с лица прядь — жест безотчетный, тем не менее действующий безотказно.
— Этот человек готов сказать что угодно, лишь бы только тебя прикрыть. — Она схватила его за ворот, притянула вплотную и крепко поцеловала в губы. Вздохнула и уже шепотом добавила: — Не обольщайтесь, мистер, прощения вы еще не заслужили.
— Войти можно?
Вообще-то Тина и не злилась вовсе. В ее семье чувства, в том числе и злость, никогда не держали в себе, потому что, давая им выход, вы оставляете их силу. Именно так поступали все Кроу в Остине, а что хорошо для Техаса, хорошо и для прочей Америки.
Стефани он нашел в гостиной на полу с кучкой кукол, перед телевизором, на экране которого мультяшным зверям угрожала очередная опасность.
— Привет, милая. Извини, что пропустил твое выступление.
Она не поднялась. Не спросила, где он так загорел. Только пожала плечами.
— Обычное дело, я к этому уже привыкла.
С каждым днем девчушка все больше и больше напоминала мать. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она поморщилась.
— Папочка, от тебя воняет.
— Знаю, милая. Извини.
Тина бросила ему тюбик увлажняющего крема.
— Пива хочешь?
— Давай сначала поедим.
Тина сварила лапшу-рамен — по ее собственному признанию, одно из пяти блюд, которые она умела готовить, — и принесла тарелку. Стефани к этому времени сменила гнев на милость и залезла на диван, чтобы рассказать Мило о конкурсе и конкурсантах, перечислить их достоинства и недостатки и отдельно отметить несправедливое решение жюри, присудившего победу Саре Лоутон с песней «Я решила».
— А как же ты? Мы ведь готовились целую неделю.
Стефани сердито посмотрела на него.
— Глупая была придумка.
— Почему?
— Потому. По-французски никто не понимает.
Мило потер лоб. Ему казалось, идея была отличная — ребенок исполняет хит Сержа Гензбура. Неожиданно. Свежо. Классно.
— Я думал, тебе песня понравилась.
— Да, понравилась.
Тина составила им компанию, усевшись на другом краю дивана.
— Это было потрясающе, Мило. Ты бы видел.
— Но я не победила.
— Не огорчайся. Когда-нибудь ты еще будешь дирижировать Нью-Йоркским филармоническим оркестром, а Сара Лоутон — продавать чипсы в «Фаддракерсе».
— Мило. — Тина покачала головой.
— Я же просто так говорю.
По губам Стефани скользнула недобрая улыбка.
— Ага.
Мило принялся за лапшу.
— Запись-то у нас есть?
— Папа не смог настроить фокус, и я получилась слишком маленькая. — Двух первых мужчин в своей жизни Стефани различала именно так: Патрик был папой, а Мило — папочкой.
— Он ведь уже извинился, — вступилась за отсутствующего Тина.
Обида была еще слишком свежа, а потому Стефани ничего не сказала и молча сползла на пол, к игрушкам.
— Ну? — спросила Тина. — Расскажешь?
— Все хорошо, — пробормотал Мило, не успевая проглотить лапшу.
— Куда?
