выжидая, что же будет дальше. Но Ермакова знала, что Берендт и его подручные, так же как и до этого, продолжают мучить людей. Как бы в подтверждение ее мыслей в дальнем конце тюрьмы раздались гулкие выстрелы. «Значит, они теперь прямо тут и расстреливают… — думала Наташа, чувствуя, как по ее спине поползли мурашки. — Кого это они, а?.. Может, это был Митрич?»
В полночь, когда ее вели обратно в камеру, мимо нее волоком протащили избитого Шмелева.
Эта встреча встревожила Наташу. Она не понимала, как он попал сюда. «А если наших разбили там, у перекрестка?.. Если все погибли или, так же как Митрич, попали в плен? — с ужасом думала она. — Если здесь, в руках у гитлеровцев, Саша?..» Наташа отгоняла от себя эти страшные мысли, а они не давали покоя, тревожили сознание.
За дверью послышались шаги. Наташа открыла глаза и с ненавистью посмотрела на дверь. Вошел капитан Шлейхер. Включил фонарик. Сильный пучок света ударил в лицо девушке. Снова встретившись глазами с этим жестоким человеком, Ермакова решила, что на этот раз она живой не вырвется из его рук, что это, пожалуй, будет последняя их встреча. «Ну что ж, последняя так последняя…» — подумала она и, хватаясь за стену руками, с большим трудом поднялась на ноги.
В свете фонаря на фоне серой, облупившейся стены отчетливо различалось бледное лицо Наташи. Левая ее бровь была разбита, на правом виске багровел кровоподтек, верхняя губа рассечена и сильно вспухла. Ее темный шерстяной свитер был разорван. Чтобы хоть как-то прикрыть обнаженную грудь, Наташе приходилось стягивать руками остатки своей одежды. Ей трудно было стоять на ногах, но она, собрав все силы, стояла и смело, даже с каким-то вызовом смотрела на своего мучителя.
— Ну, что же вы?.. Начинайте. Вы же пришли показать русской женщине, как хорошо умеете владеть резиновой палкой. Показывайте же свое искусство!..
— Выходи! — Шлейхер грубо схватил ее руку и потащил к двери.
— Про-очь! — гневно крикнула Наташа и вырвала руку. — Я сама.
И, стараясь шагать твердо, пошла к выходу. Шлейхер последовал за ней. Но выйти из камеры они не успели. Как раз в это время где-то загрохотали пушки. Настолько мощным был этот грохочущий гул, что Шлейхер остановился и невольно прислушался. Кроме этого потрясающего землю грохота до его слуха донесся гул тяжелых бомбардировщиков.
Наташа не знала, откуда надвигался этот гул, но, судя по заминке Шлейхера, по его растерянному виду, она поняла, что бьет советская артиллерия, приближаются советские самолеты. Наташа очень обрадовалась, в ее потеплевших глазах блеснули огоньки. Она обернулась и с вызовом посмотрела на встревоженное лицо Шлейхера…
14
В тот момент, когда русские снова, но теперь уже в центре, начали артиллерийскую и авиационную подготовку, генерал Мизенбах находился на передовом наблюдательном пункте дивизии своего сына — полковника фон Мизенбаха. Наблюдательный пункт Макса был устроен на чердаке кирпичного трехэтажного дома, на восточной окраине города. От этого места до переднего края немецких войск было не менее двенадцати километров. Севернее и южнее города фронт русских подходил вплотную к восточному берегу реки, а против Березовска был оттеснен далеко за реку.
Город русские не бомбили. А там, за рекой, творилось что-то ужасное. Тяжелые снаряды и авиационные бомбы взрывались на переднем крае немецких войск, ломали деревья, обрушивали на головы солдат многонакатные перекрытия блиндажей и землянок. Вверх летели бревна, целые секции колючей проволоки, орудийные колеса…
Догадываясь, что русские после артподготовки перейдут в наступление, генерал Мизенбах приказал своей артиллерии открыть огонь по предполагаемым районам сосредоточения пехоты и танков противника.
Минут сорок не ослабевал огонь с той и с другой стороны.
Мизенбаху казалось, что после такого ответного артиллерийского удара русские уже не смогут наступать. Но как только огонь советских батарей был перенесен в глубину немецкой обороны, русская пехота поднялась и бросилась в атаку.
Мизенбаху в бинокль было хорошо видно, как массы людей, одетых в белое, выбегали из леса, выпрыгивали из окопов, траншей и с винтовками наперевес бежали по заснеженному полю в сторону переднего края дивизии Макса.
По наступающим, захлебываясь от лихорадочной стрельбы, строчили уцелевшие немецкие пулеметы, обрушивали огонь минометы, а русские, не останавливаясь, бежали вперед. Уже через несколько минут сотни советских солдат, как мощная морская волна, захлестнули передний край полка Хубе. В коротком рукопашном бою они смяли оборону первой линии и устремились дальше.
Встревоженно глядя на приближающихся красноармейцев, полковник Мизенбах схватился за телефонную трубку.
— Подполковника Хубе! Сро-чно-о!! — срывая голосовые связки, заорал он в мембрану. — Хубе? Чего вы ждете? Поднимайте вторую линию и контратакуйте этих дьяволов! Немедленно поднимайте, иначе они сомнут и вас!
Русские все приближались, а солдат подполковника Хубе еще не было видно. Наконец командир дивизии увидел, как навстречу наступающим устремились немецкие солдаты. Вот они сошлись, смешались с людьми в белых маскировочных халатах. Макс Мизенбах в бинокль видел, как над головами солдат высоко вздымались и опускались приклады винтовок, как то там, то тут падали на снег немецкие и русские солдаты.
Пока шла эта схватка, генерал фон Мизенбах, сжав тонкие, почти бескровные губы, думал, стараясь понять замысел Громова. По настоянию своего начальника штаба фон Мизенбах приказал передвинуть к городу уцелевшие подразделения Гюнтера. Кроме того, одну дивизию он оттянул сюда с левого и моторизованный полк с правого фланга. Все эти силы он пока держал в резерве, чтобы в любую минуту двинуть туда, где они будут нужны больше всего. Он еще не знал: здесь ли, в центре, русские наносят свой главный удар, или он последует где-нибудь в другом месте?
Генерал видел, что русские немалыми силами ожесточенно атакуют его центр. «Но почему наступает одна пехота? Где же их танки?»
— Отец, мне нужно подкрепление. В противном случае русские могут прорвать мой фронт на всю глубину! — обратился к нему полковник.
Мизенбах поднял трубку и приказал своему начальнику штаба выдвинуть полк Циммермана на восточный берег реки, занять оборону позади передовых частей Макса. Другие части пока он не решался трогать.
Полковника не покидала тревога. Он знал, что пока полк Циммермана поднимется да пока выйдет к пункту сосредоточения, пройдет не менее двух часов, а за это время русские могут прорвать фронт дивизии. Он уже сейчас видел, как трудно приходится полку Хубе…
Но этого не случилось. К двенадцати часам дня советские части все-таки были остановлены на второй линии немецких траншей.
Мизенбах думал, что на этом сегодня русские и успокоятся. Но уже через несколько минут их артиллерия и авиация вновь обрушили огонь на позиции его войск. И теперь уже не только здесь, в центре. Еще более сильный грохот раздавался севернее и южнее Березовска. Мизенбах с тревогой прислушивался к этому отдаленному гулу.
В это время позвонил Шредер. Он сообщил, что советские войска возобновили наступление против фланговых соединений их армейской группы.
— Что-о?! — переспросил Мизенбах. Он уже хотел обрушить на голову начальника штаба весь свой гнев за то, что тот так усиленно уговаривал его, Мизенбаха, за счет флангов укрепить центр, но потом передумал. Что толку сейчас говорить об этом.
«Эта хитрая русская бестия снова обманула нас!..»
На наблюдательном пункте без устали звонили телефоны. Генерал, морщась как от зубной боли,
