вкусными пирогами покормить.
— Так и быть, остаюсь.
В комнату с подносом в руках вошла Катюша. Поздоровавшись и спросив разрешения, она быстро накрыла стол, разлила в стаканы крепкий, ароматный чай.
Генерал взял в руки стакан, поднял его на уровень глаз и, любуясь янтарным цветом чая, сказал:
— Хо-ро-ош чаек, ничего не скажешь. Сама заваривала?
Девушка зарделась и застенчиво ответила:
— Сама.
Она сейчас совсем не была похожа на ту Катюшу, которая работала на заводе в Москве. Тогда девушка любила поговорить, но здесь, в армии, и тем более в присутствии командующего она старалась сдерживаться, не говорить лишнего.
— Молодец. Хорошая хозяйка.
— Вы уж скажете, товарищ генерал, — все больше краснея, ответила девушка и, сняв с подноса белую салфетку, поставила посреди стола большую миску, доверху наполненную пышными, румяными пирожками с мясом.
— Скажи, пожалуйста, да здесь и покормить, оказывается, могут!
— А чего же… мы всегда гостям рады.
— Ну вот и ладно. А я уж думал, не покормите. Как вас зовут?
— Катя.
— Катюша… Хорошее имя. Сколько же тебе лет?
— Уже скоро восемнадцать, — неуверенно ответила девушка.
— Восемнадцать? А я думал… Это ты у немцев из-под самого носа вывезла раненых?
— Я, — грустно ответила девушка. — Раненых вывезла, а назад к отряду не сумела вернуться.
— Жаль, конечно, что отряд остался в тылу у немцев, но что поделаешь.
— Меня теперь там, наверно, дезертиром считают. Им теперь некому даже раны перевязать, а я тут сижу.
Девушка вышла из комнаты.
И тут же в полк позвонил генерал Тарасов и сообщил Громову, что на его имя поступило сразу два письма. Одно из Центрального адресного бюро по учету эвакуированных граждан, другое — из Управления милиции города Москвы.
Генерал заторопился. Распрощавшись со всеми, он выехал в штаб армии.
Когда «эмка» на предельной скорости подкатила к штабу армии, Павел Васильевич выскочил из машины и чуть не бегом поднялся по лестнице, открыл дверь в кабинет Тарасова.
— Где письма? — прямо с порога спросил Громов.
Генерал Тарасов с готовностью подал ему два конверта. Павел Васильевич сейчас же вскрыл письмо из Бугуруслана. В коротеньком сообщении говорилось:
«Уважаемый Павел Васильевич! В картотеке по учету советских граждан, эвакуированных из западных областей страны, Громова Нина Александровна не значится».
Тарасов видел, как побледнело лицо командующего и как дрожали пальцы его рук, когда он распечатывал второе письмо. Прочитав и его, Громов тяжело опустился на стул.
— Что, Павел Васильевич? Неужели опять отрицательные ответы?
— Опять… Теперь уж не знаю, куда и писать.
Часть 4
1
Полночь. Над лесом, над замерзшей рекой и всей окрестностью с бешеной скоростью носятся снежные вихри. Сквозь эту воющую, бурлящую снежную завесу упрямо пробиваются вперед люди в белых маскировочных халатах. Они уходят туда, где затаился враг, где из-за каждого дерева, каждого куста каждую секунду прямо в лицо может полыхнуть пулеметная очередь, застрочить автомат…
Впереди, на утопающем в снегу острове, под большой елью стоял командир полка и всматривался в противоположный берег, куда полчаса назад с разведчиками и большой группой саперов ушел Бандура. Его отряду предстояло проложить путь всему полку. Времени прошло не так много, а Кожину казалось, пролетела целая вечность. Он с минуты на минуту ожидал, что вот-вот оттуда будет подан условленный сигнал или появится связной с донесением от Бандуры. Но ни сигнала, ни связного не было. Только свирепствовала снежная пурга, взлетали вверх немецкие ракеты да нудно завывал ветер.
Сквозь снежную пелену Кожин увидел голову колонны солдат, подходивших к острову. Он отвернул рукав шинели и посмотрел на светящийся циферблат. Было ровно двенадцать.
От колонны отделился человек и, подбежав к Кожину, тихо, четко доложил:
— Первый батальон прибыл!
Через минуту подошел еще один.
— Второй батальон прибыл!
Когда возле Кожина собрались командиры всех подразделений, он сказал:
— Слушайте меня внимательно. Порядок движения…
Командирам подразделений задача была ясна. Они до этого провели не одно занятие, не один раз штурмовали позиции «противника» на специально сооруженной оборонительной полосе. Кроме того, накануне был отдан приказ, где подробно было изложено, кто и как движется, как действует… И все-таки майор Кожин еще раз коротко изложил задачу.
В стороне показался темный силуэт лыжника.
— Где командир? Где? — спросил он на ходу.
Через минуту он уже подкатил к Кожину. Тяжело дыша, стал докладывать:
— Товарищ, майор. Боевое охранение немцев снято. Саперами проделаны проходы в минных полях и проволочных заграждениях.
— Где сейчас группа Бандуры?
— Поползла к немецким траншеям.
— Та-ак… Соколов, вперед!
— Есть! — ответил тот.
Кожин подошел к нему, пожал руку.
— Смотри, Костя, ты идешь первым. От того, как ты будешь действовать, зависит успех всего полка.
— Все будет сделано как надо, товарищ майор.
— Действуй!
Соколов побежал к своему батальону. И вскоре его люди двинулись в путь…
По вражеской траншее взад и вперед ходит невысокий, очкастый часовой, с головы до ног укутанный всяким тряпьем. Это Адольф Бруннер, тот самый ефрейтор, который так хорошо умел варить кофе для Мизенбаха и Вебера. Конечно, в штабе армейской группы было совсем по-другому: тепло, сытно, а главное — не так опасно для жизни. Но, к несчастью, пришел этот проклятый приказ о чистке штабов. На передовую угодили не только такие, как он, но даже многие из тех, что обслуживали армейское начальство. Так волею судеб Бруннер оказался на самом переднем крае, в каких-нибудь ста метрах от русских солдат.
