дивизиона.
— Почему медленно двигаешься? Застрять хочешь?!
— Асланов не застрянет, товарищ майор! На себе пушки вытащим, но не застрянем!
— Тащи на себе. Что хочешь делай, только к сроку поспей!
— Хорошо, Асланов вытащит пушки! — словно угрожая кому-то, ответил он и бросился назад, к своим артиллеристам.
Метрах в тридцати от просеки, под сосной, Вартан заметил какого-то человека в накинутой на плечи пятнистой плащ-палатке. Он стоял за стволом дерева спиной к Асланову и, выставив ствол автомата в сторону артиллеристов, тщательно прицеливался. В стороне от него командир дивизиона увидел еще несколько человек. «Немцы!» Он, не задумываясь, бросился к ближайшему гитлеровцу.
— Ай, нехорошо, дорогой! Нехорошо поступаешь! — зловеще вымолвил Асланов и занес шашку над головой.
Услышав позади себя голос, человек в пятнистой плащ-палатке резко обернулся, вскинул автомат, хотел дать очередь, но Асланов опередил его. Со всего размаху слева направо он полоснул саблей по голове гитлеровца. Тот, схватившись за голову, рухнул ничком в снег.
Асланов выхватил из кармана две гранаты и одну за другой метнул их в немецких автоматчиков. Раздались взрывы, крики раненых. С трудом пробившись к дивизиону, Асланов стал торопить людей.
— Бистрей! Бистрей! — кричал он. Вартан сравнительно чисто говорил по-русски, но слово «быстрей» он никак не мог произнести правильно.
Бой разгорался все сильнее. Если первую линию траншей полк захватил быстро, то ко второй пробивался с большим трудом. Немецкое командование пришло в себя и стало бросать против полка Кожина все, что имелось под руками. Гитлеровцы усилили огонь, пытаясь заткнуть прорыв резервными подразделениями, преградить полку дальнейший путь, окружить и уничтожить его здесь, в глубине обороны своих войск.
Батальоны Кожина упорно двигались вперед. Основные силы полка уже вырвались на тактический простор, оказались в тылу немецких войск… Только третий батальон, вместе с которым шел Петров, запаздывал.
Вскоре майор Кожин в конце просеки увидел лыжника. Это был красноармеец Павлов. Он очень торопился.
— Что-то, видимо, случилось, — сказал Кожин Воронову, стоявшему рядом с ним.
— Да, судя по тому, как спешит Павлов…
— Товарищ командир, третий батальон отрезан! Майор Петров просит помощи!.. — еще издали, задыхаясь, крикнул Павлов.
Только несколько секунд размышлял Кожин, как лучше поступить. Но комиссар опередил его. Обернувшись к подразделениям, остановившимся на короткую передышку, он крикнул:
— Соколов, роту лыжников!
Первая рота быстро подготовилась к маршу. Воронов даже не стал объяснять ей задачу. Все слышали, о чем говорил Павлов.
— Может, кого-нибудь другого пошлем с ротой, Антоныч? — предложил Кожин, хотя и знал, что Воронов не изменит своего решения.
— За мной! — скомандовал комиссар и во главе этого небольшого отряда лыжников помчался вперед, скрылся в снежной метели.
2
Отряд Воронова, пробившись к третьему батальону, помог ему прорваться сквозь кольцо окружения и выйти к полку.
Полк тут же двинулся дальше. Чтобы сбить с толку немцев, Кожин сначала повел подразделения на северо-запад. Достигнув шоссейной дороги, он повернул на юго-восток. А через десять километров снова резко изменил направление. Этот маневр, ночная мгла и метель помогли полку оторваться от гитлеровцев. Через несколько часов полк втянулся в густой, заснеженный лес, находившийся километрах в пятнадцати юго-западнее Березовска. Здесь, среди вечнозеленых елей и сосен, почти не чувствовалось ветра.
— Сто-о-ой, привал! — скомандовал Кожин.
Командир полка знал, что в этом лесу в октябре находились тылы дивизии, которая занимала оборону левее его части. После них остались землянки. В них Кожин решил разместить людей и дать им отдых. Выставив наблюдателей, он приказал накормить бойцов.
Солдаты повзводно занимали нетопленные землянки, расстилали на полу и сохранившихся нарах хвойные ветки, ложились на них, укрывались плащ-палатками и тут же забывались тяжелым сном. Не спали только командиры и охрана этого необычного лагеря.
Шло время. Кожин чаще поглядывал на, часы, оборачивался назад и смотрел на лесную, занесенную глубоким снегом дорогу. Там, за лесом, была небольшая деревня. В крайнем доме должен был ждать представитель отряда, за которым несколько дней назад были высланы разведчики. Через этого человека Кожин собирался договориться о встрече с Пастуховым и о совместных действиях в тылу у немцев полка и объединенного отряда партизан и ополченцев.
— А может, представителя отряда по пути перехватили немцы? — спросил комиссар, которого тоже беспокоило то, что разведчики долго не возвращались.
— Кто знает. Может, и перехватили. Подождем еще немного. Если в деревне никого не окажется, пошлем Бандуру в Горелый лес. Давай пока пленным займемся. Ты не успел поговорить с ним?
— Нет.
— Валерий! — крикнул Кожин.
Валерий даже не шевельнулся. Он так устал, что спал стоя, прислонившись к сосне.
— Голубь! — еще раз позвал командир полка.
Голубь с трудом разомкнул веки, посмотрел в сторону поваленного дерева, на котором сидели командир и комиссар. Сделав над собой огромное усилие, он оторвался от сосны и неуверенными шагами подошел к командиру.
— Я вас слушаю, товарищ майор…
— Спишь?
— Сплю, — чистосердечно признался Голубь.
— Ладно, давай сюда пленного, а потом можешь спать.
Голубь направился в ближайшую землянку, где под охраной Чобота находился пленный.
Вскоре перед Кожиным и Вороновым предстал пленный в своем живописном наряде.
— Фамилия? — строго по-немецки спросил Кожин.
— Бруннер Адольф.
— Коммунист?
— Нет.
— А почему ночью назвался коммунистом?
Бруннер не знал, что ответить. Подумав немного, он решил сказать правду:
— Я не помню, что говорил ночью, господин майор. Ваши люди так внезапно появились перед нами, что… Я очень испугался, потому и вспомнил про коммунистов, про господина Тельмана.
— Значит, только в трудную минуту вспоминаете про Тельмана и коммунистов? — зло спросил Воронов. — А сами держите их в тюрьмах?
— Это не совсем так. Гестапо держит в тюрьмах не только коммунистов. Некоторые люди, которых я лично знаю, брошены в концлагерь только за то, что сочувствовали коммунистам…
Бруннер рассказал, где расположен штаб группы, о своей части, о настроениях среди солдат. Говорил он и о себе. Поведал о том, что некоторое время был ординарцем адъютанта Мизенбаха и самого генерала, и о том, как попал на квартиру Ермаковых.
Александр, услышав последние слова Бруннера, решил было как можно подробнее расспросить его о
