напомнить. Мне очень не нравится, когда сюда являются парни из Нью-Йорка или откуда-нибудь еще и гадят, не ставя меня в известность. – Он зачерпнул ложкой пропитавшуюся бульоном лапшу.
– А я решил, что все договорено…
Шумно хлебнув бульона, Леркази предостерегающе поднял руку:
– Прошу тебя, не нужно меня оскорблять. Старик обратился прямо к тебе, чтобы не иметь дела со мной.
– Нас с Энтони Кучча многое связывает, – сказал Френи. – Мы вместе росли.
– Все вполне понятно.
– Вряд ли это может служить утешением, но ведь я ничего не сделал.
– В какие гребаные игры они решили поиграть на моей территории?! Да я, если бы захотел, мог наделать столько шуму!
Френи молчал.
– Тебе известно, как они поступили с женщиной? – спросил Леркази.
– Трудно поверить. Ей выбили зуб?
– Еще труднее объяснить, – кивнул Леркази, придвигая к себе тосты с креветками и разламывая один вилкой. – И гораздо труднее игнорировать. Особенно в моем положении – я завис между папарацци и копами. Ко мне уже заявлялся один местный легавый. Ты говоришь, вокруг этого Пеллеккьи крутятся федералы. Значит, я о них тоже скоро услышу.
Леркази наколол на вилку кусок тоста и окунул в горчицу.
– Я тут подумал… Вот если бы на того типа, Пеллеккью, напали юнцы-отморозки из какой-нибудь уличной банды, лучше китайской или вьетнамской, их же так много в нашем городе! Пусть все выглядит как случайное совпадение: выбегут из проезжающей машины, изобьют, отнимут деньги и уедут. Такое происшествие отвлечет на себя внимание копов. – Леркази принялся жевать.
– А зачем его вообще бить? – спросил Френи. – Зачем вообще снова привлекать к нему внимание?
Леркази пил «Севен-Ап» без сахара прямо из банки.
– Ты не понимаешь, – возразил он. – Если Пеллеккью найдут мертвым, всем станет ясно, что замочили ньюйоркцы, которые нарушили протокол. Я потребую компенсации и буду прав. Пора напомнить иногородним, что Лас-Вегас – не помойка, где они могут обделывать свои грязные делишки. Не удивлюсь, кстати, если в результате один нью-йоркский старичок останется без племянника.
– Mingada, – пробормотал Френи. – Похоже на войну.
Леркази разломил пополам еще один тост.
– Ты точно не хочешь есть? Эти китаезы умеют готовить.
– Я не хочу есть, спасибо.
Леркази говорил, не переставая жевать.
– Я не собираюсь вторгаться в Нью-Йорк, – заявил Леркази. – Так что я никому войну не объявляю – разве что они поведут ее на моей территории.
– Хочешь, чтобы я отказался от контракта?
– Что-то вроде того, – кивнул Леркази. – В последнее время здесь много напортачили. Ты ведь читал о парне, который клал часть выручки к себе в карман? Наши тоже зажирели, обнаглели в край. И в первую очередь тот засранец, который помог нью-йоркским гастролерам. Когда кто-то расслабляется, ему кажется, будто он знает, что делает. Если такому разок повезет, он вообще тупеет, и тогда от него одни неприятности.
– Бенни Бенсоньо?
– Дешевка, – возразил Леркази, шумно отхлебнув бульона. – Долгое время верно служил, а потом обнаглел, расслабился, решил, что можно воровать. Такова человеческая природа.
– Сегодня Пеллеккья уезжает из отеля, – сказал Френи. – Если ты серьезно насчет юнцов-отморозков, придется замочить его в аэропорту. Хотя… кто знает, может, он решит остаться здесь еще на денек, чтобы поиграть на ударных.
Леркази покачал головой:
– Играть на ударных! Больше нечем заняться!
– Я могу взяться за него. Ведь мне уже заплатили.
– У молодых ничего святого, они способны избить человека даже в церкви. Изобьют и уедут – подумаешь, большое дело. Я уже задействовал кое-кого. Судя по тому, что мне рассказали, они уже попробовали подступиться к нему, но он был не один, а с какой-то бабой.
– Что-нибудь еще? – спросил Френи.
Качая головой, Леркази подцепил вилкой жареную креветку, сунул ее в рот и промокнул губы салфеткой. Потом взял ручку и написал на салфетке два имени.
– У меня есть еще один такой Бенни, – сказал он. – И кое-кто еще.
Френи кивнул.
Леркази подтолкнул к нему салфетку; одна фамилия была закрыта большим пальцем. Френи прочитал ту фамилию, что осталась на виду, и спросил:
– А кто другой?
– Идиот из Нью-Йорка, – сказал Леркази, убирая палец. – Тот, который создал все проблемы, потому что вывез сюда свое личное дерьмо.
– Видел я его, – кивнул Френи. – У него челюсть свернута, поэтому он и бесится.
Леркази почесал затылок.
– Знаю, он настоящий придурок. Но, кроме того, он племянник твоего друга.
Френи покачал головой:
– Не проблема. Я ведь больше не живу в Нью-Йорке. Теперь мой дом здесь.
– Хорошо, – сказал Леркази. – Как говорится, дома и стены помогают.
Френи чиркнул спичкой и сжег салфетку в пепельнице. Дождавшись, когда пепел почернеет, он высыпал его на пол и растер каблуком.
– Молодец, – кивнул Леркази. – Хорошо поговорили.
25
У Кэрол внутри снова все сжалось, и она поняла: муж где-то рядом. Она со страхом всматривалась в лица постоянных клиентов, входивших в закусочную. Постоянно оглядывала парковку и улицу – насколько ей было видно из-за двери. Когда управляющий обругал ее за то, что она вышла из-за прилавка, Кэрол заявила, что плохо себя чувствует и ей нужно пораньше уйти.
– Чего-о? – возмутился управляющий. – Да кем ты себя вообразила? Попробуй только уйди пораньше – назад можешь не возвращаться!
– Идет, – сказала Кэрол, направляясь в подсобку, где были шкафчики с одеждой.
– Что «идет»? – не понял управляющий.
– Назад я не вернусь, – сказала Кэрол.
Эйб Гоулд просматривал сводку отдела по борьбе с организованной преступностью, подготовленную для него Альбертом Яндолли. Сам Яндолли, стоя на коленях, разравнивал свежевскопанную землю на клумбе вдоль подъездной дорожки. Его жена и двое детишек обедали в патио за домом.
Яндолли махнул рукой в сторону патио.
– Если ты голоден, Энджи поджарила сосиски, – сказал он.
Гоулд оторвался от сводки.
– Нет, спасибо. Я кое-чего перехватил по пути.
Гоулд еще издали залюбовался домом коллеги. Яндолли всего несколько недель назад его покрасил. Одноэтажный дом голубого цвета стоял на десяти сотках ухоженной земли. Подъездная аллея вымощена. Участок огорожен белой деревянной изгородью. О таком доме сам Гоулд всегда только мечтал.
