Активная сторона юродства заключается в обязанности «ругаться миру», обличая грехи сильных и слабых{58}. Юродивый, будучи отчужден от общества, выступает его судьей. Вот и опричник, отрекшийся от семьи, порвавший все родственные и социальные связи, становится не только судьей, но и палачом, юродивым «антихриста ради».
Демоническое обожествление зла, служение этому злу, агрессивное противопоставление его христианским добродетелям — есть религия опричников, «другая вера», противопоставление царства небесного царству земному во главе с земным богом — царем, которая делала их непримиримыми гонителями русских людей, исповедующих свою веру — православных. Вот и тушинские смутотворцы, по свидетельству современника, «как иноверные убивали друг друга, без милосердия, в лютой злобе, не считаясь в уме ни с верой, ни с родством, так что даже сами враги, которые пришли на нас, видя злость тех к своим родным, удивлялись. Они восстали на свою веру и на свой народ, не внимая жалости и благочестию, для того чтобы такое величайшее и сияющее всякими добротами, украшенное богом царство… разорить»{59}.
Отмечая родственную связь между опричниной и Смутой, Иван Тимофеев писал, что Грозный «произвел в своей земле великий раскол… как бы предсказывая (прообразуя) теперешнее во всей земле разногласие, с того времени (начавшееся) и сейчас (происходящее)»{60} . С возникновением противостояния «Шуйский — воры» страна вновь разделилась на Россию и Анти-Россию. В условиях разделения выбор опричника (не по формальной принадлежности, а по глубинной сути своей) был предельно ясен: «Царь Василий, хорош он казался или дурен, представлял исконный строй государственных и общественных отношений; царь Димитрий вел за собой „воров“ — чужих и домашних врагов этого строя»{61}.
Опричнина — инструмент разрушения государства, унижения нравственного и физического уничтожения соотечественников. Опричники, одержимые ненавистью к миру, неизменно должны стать на сторону тотального разрушения, не ограничиваясь свержением неугодного им или их предводителю политического режима. Минуло три десятилетия, но оказалось, что яд опричнины поразил не только подручных Иоанна Грозного, но и их сыновей и внуков. И если бы только сыновей и внуков…
При Романовых государство снова, как и при Грозном, целенаправленно формирует особый класс, отделенный невидимой стеной от русского народа, враждебный ему. В этом прямой наследник Грозного — Петр I. У того были свои опричники — потешные полки, выросшие впоследствии в гвардию. Оба государя были западниками, тянулись к европейскому блеску и иноземному образу жизни. Оба выдвигали худородных и беспринципных, но преданных людей. Оба были изощренно жестоки, шагали по трупам, оба любили пародировать и скоморошничать. Оба не удосужились оставить наследников.
Правда, Петр был более последователен и удачлив. Если Иоанн мечтал жениться на иностранке — хоть на английской королеве Елизавете, хоть на какой-нибудь Марии Гастингс, то Петр женился, пусть его избранницей и оказалась простая ливонская служанка. Если Иоанн потерял свои завоевания в Прибалтике, то Петр, пусть ценой колоссальных усилий, благополучно завершил Северную войну. Если Иоанн убил сына непреднамеренно в припадке ярости, то Петр хладнокровно уничтожил царевича Алексея. Если Иоанн не достроил опричную столицу в Вологде, то Петр возвел-таки новый город у невского устья.
На этом лихорадочном градостроительстве стоит остановиться подробнее. Князь Курбский дал следующую хлесткую характеристику Грозного — «хороняка и бегун». Действительно, царь Иоанн все время бежит: он настоятельно просит у королевы Елизаветы убежища в Англии, укрывается в Александровой Слободе, строит столицу-убежище в Вологде. Иоанн сам гонит себя и сам же от себя скрывается. Петр повсюду ищет то ли уединенное Преображенское, то ли отгороженный от внешнего мира Кукуй. Он бежит подальше от Москвы на берег Балтики, но остановиться не в состоянии, намереваясь обосновать свою столицу на острове Котлин, там, где ныне находится Кронштадт, и только соображения безопасности заставляют императора отказаться от своего замысла. Однако мечта уединиться на острове не оставляет венценосного бегуна. Петр решает перенести центр Петербурга из уже обжитой Адмиралтейской части на Васильевский остров. На этот раз императорская блажь натолкнулась на упорное сопротивление подданных, дружно саботировавших грозные распоряжения о незамедлительном переезде на другой берег Невы.
Подобный эскапизм — бегство не от реальной угрозы, а скорее от реальной жизни, реальной России. Но столкновение вымышленного мира с миром действительным неизбежно, и тогда Иван и Петр объявляют последнему войну. А для войны необходимо войско. Мы видели, как воздвигал из камней своих опричных «чад Авраамовых» Грозный. Император действовал схожими методами. А. И. Герцен так описывает процесс воспитания опричника петровского призыва: кандидату на попадание в привилегированное сословие неустанно вдалбливали повеление великого реформатора: «перестань быть русским, и это зачтется тебе в заслугу перед отечеством; презирай отца своего, стыдись своей матери, забудь все то, что учили тебя в отчем доме, и из мужика, каков ты теперь, ты станешь образованным и немцем, а раз ты станешь хорошо образованным и хорошим немцем, император вознаградит тебя»{62} .
Но Франкенштейн восстал против своего создателя. Только самодержавие имело моральное и формальное право подчинять себе служилое сословие и обладало силой достаточной, чтобы обуздать энергию «чад Авраамовых», направить ее на общественные и государственные нужды. По мере того, как правящий класс выходил из-под контроля монархии, он все вернее вставал на путь борьбы с ней, заражая своим пагубным влиянием прочие слои населения. Нарождается тип русского революционера, который, по определению знаменитого нечаевского «Катехизиса», как и опричник, «человек обреченный»: «У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единственной мыслью, единственной страстью — революцией…Он живет в мире, чтобы его вернее разрушить»{63} .
Опричнина и Смута — первые репетиции нечаевщины, репетиции тотального разрушения. Примечательно, что ненависть тушинцев вызывали не только непосредственные политические противники, но и все окружающее: «Охота за зверями сменилась теперь охотою за людьми, которых следы отыскивали гончие собаки; козаки, если где не могли истребить сельских запасов, то сыпали в воду и грязь, и топтали лошадьми; жгли дома, с неистовством истребляли всякую домашнюю рухлядь; где не успевали жечь домов, там портили их…. чтобы сделать жилища неспособными к обитанию»{64} . Тушино Лжедмитрия II превратилось в такую же Анти-Москву, каковой в свое время была Александровская Слобода Грозного. «Воровство», примерявшее разные лики и личины — такая же Анти- Россия, каковой была опричнина. Подручные царя Ивоанна рыскали по стране во главе карательных отрядов, их сыновья вместе с казаками и литовцами сновали по тем же дорогам и тем же селениям, уничтожая все живое вокруг.
Глава четвертая
Ветер и пустота
Итак, я смотрел, и не было никого, и между ними не нашлось советника, чтоб Я мог спросить их, и они дали ответ. Вот, все они — ничто, ничтожны и дела их; ветер и пустота — истуканы их.
Княжата против тушинцев
