послал в чужие земли, для образования, 18 молодых дворян: 6 в Любек, 6 во Францию и 6 в Англию. Они скоро выучились языкам иностранным; но только один возвратился в Россию, именно Димитрий, данный Шведским королем в переводчики Понту Делагарди: прочие пустились в свет и не хотели видеть своего отечества. Лифляндским купцам из Дерпта, Нарвы и Феллина, плененным за несколько пред тем лет, Борис дозволил ездить внутри государства, отправляться заграницу, промышлять и торговать, где хотели, чем угодно; дал из царской казны в ссуду, без пошлин и процентов, иному 300, другому 400 рублей, на бессрочное время, доколе сам не потребует занятой ими суммы (чего однако и доселе не случилось). Все это делалось с намерением прослыть везде благотворителем. Впрочем каждый из купцов обязался клятвою не оставлять России навсегда без дозволения, никого не увозить за границу и не распускать худой молвы о государе.
В 1599 году, узнав, что Густав, герцог Шведский, сын короля Эриха, в молодости путешествовавший в Германии по желанию своей матери, живет в Риге весьма скудно, почти без всякой прислуги, Борис хотел явить ему царское великодушие и пригласил его к себе чрез посла, но тайно; приказал великолепно встретить на границе, поднести царские дары и предложить к услугам всей силы России, если он хочет отмстить вероломным Шведам и желает овладеть отцовским престолом: царь задумал выдать за него единородную дочь свою. Герцог не принял вспоможения, объявив, что скорее сам погибнет, нежели согласится опустошать отечество и губить народ; говорил много и других неуместных слов, из коих было видно, что он или слишком заучился, или чрез меру сокрушался. Ему, сверх того, не хотелось расстаться со своею любовницею, замужнею женщиною, бежавшею с ним из Данцига. Этим он навлек на себя презрение его величества и не мог уже получить руку царской дочери. Впрочем, Борис дал ему Углич, где он получал приличное содержание. Густав умер в царствование Василия Шуйского, и пред кончиною жаловался на любовницу, которую называл виною всех своих действий. Немецкий пастор Леве, из Нейштата, похоронил его 22 февраля 1607 года, в Кашинском монастыре Димитрия Солунского.
В 1600 году Борис вызвал из Германии несколько аптекарей и докторов медицины. Сверх того, по желанно царя, Английский посланник уступил ему своего собственного медика, родом Баварца, Христофора Рейтлингера, врача весьма искусного, знавшего разные языки. Доктора же, прибывшие в Россию из Германии, были: Давид Васмер, Генрих Шредер из Любека, Иоанн Гилькен из Риги, Каспар Фридлер из Кенигсберга, да студент медицины Эразм Венский из Праги. Все они должны были пользовать только государя, не смея лечить никого из посторонних; самый знатный боярин не иначе получал от них пособие, как с дозволения его величества. Определив им по 200 рублей годового жалованья, царь велел давать каждому из них ежемесячно немолотый хлеб для всего дома, по 60 возов дров и по 1 бочке пива; ежедневно по 1 штофу водки и уксуса; чрез два дни значительную часть свиного сала; ко всякому обеду присылал с царского стола в подачу по три и четыре блюда превосходного кушанья (блюда же были столь огромны, что самый сильный человек едва мог нести одно из них); давал, кроме того, по 12 и по 11 рублей деньгами, и по окончании месяца, свежий харч, для вседневного употребления; подарил им из собственной конюшни по 5 лошадей (на них отпускалось ежемесячно столько овса, сена и соломы, что легко можно было прокормить и семь лошадей), по хорошей верховой лошади для езды летнею порою в дворцовую аптеку, по другой для употребления зимою в санях, по две каретных к услугам их жен, когда они отправлялись в церковь, и по одной ломовой для домашней работы. В заключение, пожаловал каждому по 30 и по 40 душ крестьян.
Если случалось царю принимать лекарство и оно помогало, то каждый доктор получал кусок бархата или камки на кафтан и несколько дорогих соболей; не оставались они без хорошего подарка, если, с дозволения царского, успешно пользовали какого-нибудь знатного боярина. Одним словом, они были в такой чести, что сами казались князьями и боярами. Государь нередко рассуждал с ними о важных предметах, особенно о делах религии, и просил их не забывать в молитвах о благе души его. Они имели все, кроме церкви; наконец Борис внял их просьбе и дозволил выстроить храм лютеранский в Немецкой слободе, расстоянием от Москвы на четверть мили. Они собрали значительную сумму (самый бедный Немец не скупился пожертвовать часть своего имущества), и выстроили в честь Бога такую церковь, что Борис предпочел ее своим, Русским, похоронив в ней брата короля Датского, Иоанна; при сем случае он велел построить над храмом колокольню, где звонили в воспоминание о покойном принце и его единоземцах, умерших в России.
Складочная сумма была столь значительна, что Немецкие прихожане, воздвигнув Божий храм, могли на остатки ея содержать, кроме прежних пасторов, полоненных вместе с ними в Ливонии, еще двух проповедников, Германа Губемана из Вестфалии и студента Мартина Бера из Нейштата: они, прибыв в Россию 1600 года, не жалели трудов своих на учение и дела богоугодные; в скором времени составился хор из 6, 7 и 8 человек, в коем и господа медики участвовать не стыдились. Немцы плакали от умиления, что дожили в Москве, по милости Божьей, до столь счастливого времени.
В самом начале своего правления, Борис заключил союз с Римским императором Рудольфом, и, отправив его величеству в подарок, на несколько сот тысяч рублей, дорогие меха черно-лисьи, куньи, собольи, изъявил готовность выставить 10 000 воинов против Турков, на помощь христианам. В то же время султан Турецкий прислал в Москву своего посла, с весьма значительными дарами, предлагая дружбу и мир Борису Феодоровичу. Царь не принял даров и отвечал султану, что не хочет быть другом закоренелому врагу христианства, неприятелю любезного брата своего, императора Римского, что во всю жизнь свою не примирится с Турками и будет вредить им, сколько сил достанет. Вместе с тем отправил султану свиную шкуру для шубы и большой кожаной мешок, обтянутый серебряною парчою, туго набитый свиным навозом. С тех пор ни один Турецкий посол в Москве не являлся.
Кроме того, Борис Федорович заключил вечный мир с королем Шведским, перемирие на 21 год с королем Польским, дал слово не воевать с Татарами и сделался другом ныне царствующему королю Датскому, решившись отдать за королевского брата, герцога Иоанна, единородную дочь свою. Герцог прибыл в Москву; но, чрез шесть недель по приезде, умер горячкою. Его похоронили, как выше сказано, в Немецкой церкви с приличным великолепием; до сих пор уцелела гробница, где покоятся его бренные остатки, хотя церковь и сожжена вторым Дмитрием; имущество герцога, привезенное им из отечества, также и царские подарки, все было послано в Данию, вместе с находившимися при нем господами и служителями, коих царь наградил щедро, не забыв и последнего конюха.
4 октября 1601 года, Борис принял под свое покровительство многих Ливонцев, покинувших родину по следующим причинам: Ливония издревле зависела от Польши; потом, быв оставлена Поляками на произвол судьбы, она подпала власти Шведского герцога Карла, который почти всю ее покорил; когда же счастье ему изменило, и Поляки снова овладели той страною, разбив Шведов при Эларе и Кокенгаузене, тогда многие честные люди, бросив свои поместья, искали убежища, вместе с женами и детьми, в крепостях Сесвегене, Мариенбурге и Кириенбурге. Но как ветхие замки, лишенные войска, не могли оградить их от злобы неприятелей, то 35 Ливонских дворян и граждан отправились в крепость Нейгаузен, находившуюся близ Русской границы, в надежде найти пристанище и защиту от преследовавших Поляков.
Комендант ея, Ливонский дворянин Отто Фитингоф, возведенный в достоинство герцогом Карлом, не хотел принять изгнанников, под предлогом, что в крепости была теснота, хотя вскоре после того для Поляков нашлось довольно места. И так, по милости этого коменданта, бедные странники должны были перейти на Русскую сторону и искать убежища в Печорском монастыре. Игумен, известив о том царя Бориса Федоровича, испрашивал повеления, что делать с пришельцами: оставить ли их в покое, или прогнать за границу? Царь велел немедленно дать им убежище, объявить благоволение, уверить их в своем участии к бедственной судьбе их, угостить в монастыре от своего имени и предложить, не угодно ли будет им отправиться в Москву, где он даст им втрое более того, что они потеряли в Ливонии. Игумен исполнил приказание в точности. Только Ливонцы не желали ехать в Москву: они любили свободу и не хотели быть рабами; посему, изъявив признательность за царскую милость, за христианское сострадание и великодушные щедроты его величества, просили одного убежища на краткое время и остались близ монастыря в одной деревне, где было пристанище.
В следующие дни, посетили их бояре и монахи, которые советовали им отправиться в Москву, уверяя, что они, по милости царя, не будут раскаиваться. Однако ни один Немец на предложение не согласился. Чрез несколько дней, пришел к ним из монастыря переводчик, природный Русский, знавши язык Немецкий, коему научился он в Швеции, где был прежде в плену: воспоминая с живейшею благодарностью одолжение Немцев и стараясь сам оказать им услугу, он со своей стороны убеждал Ливонцев не отвергать царского предложения, говоря, что война Шведов с Поляками не скоро может прекратиться, что презирая
